Написал несколько недель назад. Ожидаю любой критики.
--------------------
Люменисцентные лампы рвано мерцали бледным, дрожащим светом, тихо и монотонно звеня. Единственный, одинокий шум в затхлой, душной комнатке подвала. Глубокие трещины испещряли стены вокруг, они были изъедены временем, покрыты грязью и тусклыми граффити. Частями валялась то там, то тут, разломаная мебель, доски, ржавые интрументы. Единственной целой вещью здесь был старый деревянный стул, одиноко стоящий посреди уродливой комнаты. Человек, сидевший на нем, задрав голову в потолок, остекленелым взором глядел на искусственное свечение. Усталость и дезориентация во времени были ему совершенно безразличны . Из длинного рукава свисающей вниз руки виднелось дуло пистолета. Глупое, предсмертное письмо на грязном клочке бумаги лежало на пыльном полу, поодаль.
Гул ламп, дребезжащий в ушах давно перестал раздражать слух, необычно звучала суетливая беготня, раздающяяся откуда-то сверху. Парень опустил голову на руки, а длинная и черная, как смоль, челка скрыла его изможденное плачущее лицо, по которому непрерывно катились слезы, тихо стекая по шее. Била противная дрожь в теле, это чувство отвращения к самому себе мешало сосредоточиться, как и накатывающая волнами въедливая слабость. И почему же сейчас так страшно и больно за себя самого... ведь он хотел умереть. Больно за бесполезного, пропащего юношу, в прошлом так желавшем быть любимым и стать хоть кому-нибудь нужным. Достичь простых, плотских радостей жизни. Радости обычных людей, беспорядочно населяющих все вокруг. Это ли счастье? Но теперь мысли обо всем этом казались больными и примитивными, свойственными тем, кого он ненавидел больше чем себя самого... свойственными людям. Ему уже не хотелось даже пытаться достичь всего этого. Жизнь превратилась в простое существование. Теперь только он и пистолет. Наедине друг с другом и больше никто не в силах нарушить этой чудесной гармонии.
С трудом подавляя дрожь в бледных пальцах, крепко сжимая пистолет, из рукава показалась рука. Медленно поднеся оружие ко рту человек распахнул обветренные губы, скривившиеся в боли и жгучая, кричащая обида на мир захлестнула все внутри, стон отчаяния вырвался из полуоткрытого рта, а слезы с новой силой стали терзать глаза. За этот бессмысленный, детский плач, он в другом случае возненавидел бы себя, но это была бы незначительная ненависть, чем та, которую он испытывает сейчас.
Язык почувствовал вкус холодного металла. Дуло "Беретты" подергиваясь и стуча по зубам устремлялось все глубже. Тихие стоны обиженого дитя грязного мира заглушили гул ламп... сердце застучало в грудной клетке, оно жаждало свободы. Наступает время сжигать мосты.
Все звуки на мгновение стихли... пальцы уверено и резко сдавили спусковой крючок... гулкий выстрел... и изо рта сверкнул луч яркого цвета... обезжизненное, худосочное тело, взрогнув, обмякло на стуле... белесые клочья висели на мокрых волосах, уже потемневших от обилия красного... пистолет беззвучно упал на пол, вывалившись из опавшей руки , а все еще теплая кровь ручьями хлынула из ноздрей и полуоткрытого рта. Она стекала под рубашку, постепенно окрашивала всю одежду, жадно и безжалостно окутывая тело самоубийцы... она все текла и текла по опущеной к земле руке, тонкой струей выливаясь из рукава, преображая серый, бетонный пол...
Через некоторое время багровая лужа добралась и до невзрачного, рваного листа бумаги, затекая под него и пятнами поглощая в себя.
Вновь люменисцентные лампы стали единственным и упрямым источником звука, непрерывно заполняющим эту мрачную комнату, в которой всего минуту назад застрелилось человеческое существо... в его застывших в ужасе от секундной агонии, глазах, до сих пор стояли слезы... они так и не освободились и не упали на землю, поневоле оставшись единственными свидетелями случившегося и теми, кто не бросил этого человека в последние секудны перед смертью.