Тени не исчезнут

[GRINDD]

Небольшой рассказ, навеянный творчеством моей любимой группы - группы Король и Шут. Короче, вот:


Я сижу в своей гостинной, держа в одной дрожащей руке догорающую свечу, а другой вывожу на бумаге корявые слова тонким кончиком пера. Окунать его в чернилицу уже выше моих сил, поэтому на бумаге то и дело попадаются пустые ниши, место которых должны были занять слова. Но это не важно. На данный момент, это волнует меня меньше всего. Оглядываясь на каждый шорох позади, я чувствую, что не могу больше писать, но все равно, спустя секунду долгого всматривания во тьму и внимания звукам, я вновь беру в руки перо и продолжаю писать. Потому, что если я не поведаю людям о случившемся, может произойти нечто ужасное, гораздо более страшное, чем может представить себе простой человеческий разум. Я хотел пойти в полицию и донести до них всю суть и важность произошедшего со мной год назад, в ненастную зиму тысяча девятьсот тридцать восьмого года, но те лишь пожимали плечами и пытались отправить меня в лечебницу для душевнобольных. Весь год я прожил в тени. Любой мог заметить, как изменился барон Алан Хэндрикс. Круги под глазами, с каждым днем развивающаяся паранойя - были лишь верхушкой айсберга. На самом деле все гораздо хуже. За прошедшее время я наблюдал в самом себе частые попытки суицида. Мне снились жуткие сны, а когда я просыпался в холодном поту, обнаруживал в своей руке револьвер, который я купил, дабы отстаивать свою жизнь перед этими "существами". В том, что они придут, я не сомневаюсь - право дело, они никак не могли отпустить единственного свидетеля. "Но почему они до сих пор не убили тебя, Хэндрикс? Может тебе просто показалось?" - часто задаю я себе один и тот же вопрос, даже сейчас, выводя на на бумаге последние слова. Ответ не заставляет себя ждать, сомнения улетучиваются прочь, когда я смотрю на тонкий шрам, иссекающий мою правую руку от локтя до самой кисти. Кончик пера высох окончательно, не оставляя возможности написать последнее слово. Я попытался все-таки обмакнуть его в пузырек чернил, но разлил их по столу дрожащей рукой. Взгляд метнулся к свече. Воск медленно стекал по ней крупными каплями, света еще хватит на несколько минут. Возможно. Позади послышался скрип половиц и ужасный шепот, слышимый мной ранее. Пламя свечи взметнулось вверх в последний раз. И наступила темнота...

***

Дул сильный ветер, рвал крыши домов, заставляя их взвыть в протяжном хрусте ломающейся черепицы. Голые деревья преклонились к земле, кое-где царапая окна своими корявыми ветками. В ночном небе повисла луна, валил густой белый снег, хлопьями опускаясь на землю. В этот час весь свет в окнах близ лежащих домов был погашен. Только в одном окне небольшой усадьбы до сих пор горел свет, несмотря на поздний час.
Я сидел в широком кресле возле окна и оглядывал заснеженную улицу, попыхивал трубкой, выпуская клубы дыма. Несколько минут назад мне сообщили, что умер мой отец, и дали его прощальное письмо. Не скажу, что горе грызло мое сердце - в последнее ремя мы с отцом мало виделись. В задумчивости я развернул смятый лист бумаги, и беглым взглядом пробежался по бессмысленным, в целом, строчкам. Отец говорил, что сожалеет о нашей ссоре. Строчки были холодными, хотя слова должны были греть душу. Взор мой зацепился лишь за несколько странных фраз, написанных в постскриптуме. В них говорилось о том, что если я хочу сохранить свое поместье, я должен немедленно ехать в усадьбу Гордонов на краю города, чтобы забрать там золотой медальон, который принес туда отец.
Ветер с новой силой атаковал окно с такой силой, что то неодобрительно затрещало, слегка треснув. Снегопад усилился, теперь он на корню присекал попытки разглядеть что-либо в окне. Полный решимости ехать я встал, но на секунду во мне пересилил здравый смысл: ехать в такую погоду - чистое самоубийство! Но я все же был непреклонен. Полный решимости вернуть себе поместье, незаконно отобранное двоюродным братом, я сделал несколько глотков красного вина, велел подать карету (Ехать на машине в такую погоду - заранее положить себя в гроб).
Спустя несколько минут, я уже покачивался в карете, и глядел в занавешенное занавесками окно, пытаясь рассуждать логически. Что за золотой медальон, который может помочь мне вернуть поместье, и почему отец никогда не упоминал о нем ранее?. Из раздумий меня вывел странный шепот, невесть откуда возникший в карете. Повернув голову, я уставился прямо в черные глаза своего отца. Бледная кожа и редкие седые волосы, искривленные в предсмертном крике губы, которые что-то шептали мне. Страх пронзил все мое тело. Сердце ушло в пятки, и я с криком дернулся влево. Незапертая по не усмотрению кучера дверь, с шумом распахнулась под нажимом моего тела. Последнее, что я увидел были черные глаза своего покойного отца. Только тогда мне пришла в голову мысль, что я так и не узнал последствия его смерти.

***

Сознание возвращалось каплями воды, которые нехотя образовывали единое целое подобно тому, как сливаются пузырьки воздуха, вырываясь наверх из морской пучины. Пробуждение стало жутким. Первое, что я понял, открыв глаза: у меня нет тела. Я попробовал шевельнуть пальцем, но не обнаружил руки; словно её и не бывало. Та же история приключилось с другой рукой и обеими ногами. Тогда я не выдержал и со стоном подтянулся вверх, с хрустом выворачивая шею, чтобы посмотреть, что же такое стряслось. Конечности успели принять оттенок бумаги и окончательно потерять чувствительность. Холод почти выиграл войну: ещё полчаса-час забытья, и я мог бы не проснуться. Да и сейчас я не был уверен, что жив. А как быть по-другому, если члены отказываются подчиняться, тебя всего знобит, как проклятого, и в довершение всего в глаза забивается снег, примерзший к ресницам? Первым делом я возвратил к жизни руки – старательно сжимал и разжимал пальцы, постепенно расшевеливая их. Жизнь возвращалась вместе со сводящим с ума покалыванием, будто кисть сжимали в ежовых рукавицах. Приток крови восстановился, и бумажный цвет начал сходить на нет. Теперь следовало активно разминать ноги и протирать щёки, но я мигом забыл о сем великом плане, как только вспомнил, что произошло перед тем, как отключился.
- Отец... - простонал я, пытаясь подняться на ноги. Даже сейчас я не могу сказать было ли виденное мной лишь галлюцинацией, или отец действительно приходил ко мне будучи мертвым и что-то шептал. Сейчас, я более чем уверен, он хотел предупредить меня. Спасти единственного сына.
Снегопад, казалось, усилился троекратно. Я не знал, где нахожусь, оглядывался по сторонам, кутаясь в пальто. Карета скрылась в неизвестном направлении, оставив меня одного. На дрожащих ногах, гонимый потоком ветра, я продирался через сугробы, проклиная все на свете. Паника предательски стала закрадываться в сердце. Я шел очень долго, пока не услышал скрип снега под ботинками. Я замер. Снег продолжал хрустеть. Из-за дикого ветра я не мог определить, откуда слышны шаги.
Тогда я подумал, что спасен. Если бы я только знал, в какую переделку попал. Из-за дерева показалась фигура человека. Меня сильно удивила его походка. Он направился ко мне на несгибаемых в коленях ногах, будто на костылях. Я пошел к нему навстречу и сообщил, что потерялся. Впрочем, не скажу, что он меня понял. Лишь поманил рукой в сторону, прошептав что-то невнятное. Повинуясь, я пошел с ним. За всю дорогу я несколько раз попытался поговорить со спутником, но тот бросал на меня косой взгляд и вновь шептал мне что-то на непонятном языке. Сначала мне показалось, что он говорит на немецком с примесью шведского, но потом я понял, что это нечеловеческая речь. Содрогнувшись, я принял отчаянную попытку сбежать, но незнакомец тут же пресек мое желание.
Дальше мои ощущения сводились к ощущениям пленника, которого вели на эшафот. Я ждал развязки событий, покорно ступая за человеком, прикрывая лицо рукой. Но также я искал путь к отступлению, изредка оглядывая местность. Все было без толку. Одинаковые голые деревья с ветками-крючьями пригибались к нам, словно пытаясь схватить и сжать в тисках.
Пару раз я падал, глотая снег, но тут же поднимался под пристальным взглядом черных глаз. Мне было холодно, страшно и одновременно стыдно за то, что я не могу унести ноги подальше. Мой страж был гораздо толще меня и пригибался к земле, будто от последствия радикулита или перелома позвоночника. Он совсем не обращал внимания на холод, хотя одет был гораздо легче меня. Впоследствие, спустя несколько минут, я узнал причину его иммунитета к холоду. Внезапно, "существо" (да, именно так я могу его теперь называть) остановилось. Я тоже замер. Спасение казалось таким близким - на расстоянии, примерно, ста метров послышался топот коней, дребезжание кареты и раскатистый крик кучера, по не усмотрению которого я оказался вовлечен в эту ужасную историю. Тогда я был так рад своему спасению, что был готов одарить Фридриха (так звали кучера) мешком золотых монет.
Сейчас мне хочется убить его, потому что это уже не старина Фридрих Фергюсон, который любил перехватить стакан-другой в местном кабаке и поиграть в карты с другими людьми, также страдающими пристрастиям к выпивке. Простой плотский страх не позволяет мне уничтожить это существо, потому что я боюсь разгневать других - его собратьев, или лучше сказать, его сородичей. Они и без этого придут по мою бренную душу, но я хотел протянуть немного времени, чтобы поведать вам эту историю.
Подгоняемый радостью, я бросился вперед, на звук, без остановки выкрикивая имя кучера. Чего я не ожидал, так это невероятной проворности существа. Казалось бы, медлительная фигура, на своих негнущихся ногах в два счета обогнала меня. Неведомой силой меня отбросило в сторону и я ударился спиной о ствол дерева. Правая рука зацепилась за ветку, рукав разорвался и я съехал вниз, оставив на руке огромную зарубку от локтя до кисти. По почкам пробежала дрожь, дыхание перехватило, а изо рта потекла слюна вперемешку с кровью.
Когда я увидел, что делает существо с Фридрихом, который остановился, видимо, услышав мой крик, боль сразу же сошла на нет, чувства притупились, оставив лишь дикий ужас, который заполнил все мое нутро, ибо то, что я увидел невозможно описать человеческим языком, но я все же попытаюсь. Существо скинуло с себя всю одежду, обнажив бурое тело с синими нарывами. Рук у существа не было. Плечи плавно переходили в туловище, вот почему мне казалось, что существо держало руки в карманах. Два черных отростка, покрытых слизью, вырвались из спины существа и впились в тело кучера, подняв его в воздух. То, что произошло дальше, я не в силах описать. Думаю, если напишу, вновь затронув болезненные воспоминания, сойду с ума. Хотя меня и так считает сумасшедшим большая часть Брайтон-Фоллса. Даже я сам не уверен в здравости своего ума, т.к никаких доказательств произошедшего у меня не имеется. Именно по этой причине полиция наотрез отказалась заводить уголовное дело.
Меня бросало в жар и холод. Существо закончило пировать, и устремило свой взгляд на меня. Я с содроганием вспоминаю этот безумный взгляд, надеясь, что мозг удалит эту частичку воспоминания, но что-то подло подсказывало, что я тешу себя напрасными иллюзиями. Существо направилось ко мне, очевидно изменив планы. Что было дальше, я не помню, клянусь Богом. Может быть, мозг внял моему желанию забыть эту ужасную ночь.

***

Когда способность мыслить рационально вернулась ко мне, я обнаружил, что лежу в госпитале святого Джерома, а на календарике помечено семнадцатое августа тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Значит, я пролежал в коме около года. Врачи отказались меня выписывать сославшись на еще не оконченный курс лечения. По словам доктора Гаррисона, меня нашел в лесу лесник, который закончил свои дела с волками (доктор нахмурился, сообщив, что лесник в последнее время уделяет слишком много времени своим волкам, нежели людям и мне повезло, что он меня заметил - еще минута-другая и я бы околел). Когда я спросил насчет тел и кареты, доктор лишь пожал плечами, дескать он ничего про это не знает. Под одеялом я обнаружил уже знакомое прощальное письмо отца. Очевидно, кто-то принес мне его пока я был в коме. Строчки были те же самые, но меня сильно удивило одно маленькое НО. Исчез посткриптум, будто его никогда и не было. Письмо закончилось на сожалении о потерянном поместье, но ниже ничего не оказалось. Упоминание о усадьбе Гордонов, медальоне, способном сохранить поместье, пропало.
Спустя месяц, а если быть точным - тридцатого сентября, меня навестила жена. Ее звали Эмили. Она вошла бледная, как мел, но увидев, что я пришел в себя, расплылась в горькой улыбке. Она сообщила мне о том, что я все-таки лишился своего поместья, поведала о том, что изменилось в мире, и наконец, глубоко вздохнув, сообщила о своей беременности. Мне захотелось обрадоваться, обнять жену, но почему-то понял, что не могу. И вряд ли, смогу когда-нибудь. Жизнь разрушалась на глазах, теряла краски.
Эмили опустила взгляд. Уже тогда я понял, что что-то неладное случилось с телом отца. Она всегда так делала, когда отец чувствовал себя неважно. Эмили всегда старалась смягчить удар.
- Что с телом отца? - резко спросил я.
Она замялась. Но потом объяснила, что тело отца пропало из морга. Я опешил, но потом понял, что во всем виноваты существа. Она помолчала с минуту, а затем выдала еще одну новость - предсмертную записку написал мой двоюродный брат, который лишил меня поместья, потому что отец не был готов со мной мирится и умер во сне от сердечного приступа. Я смял письмо под одеялом, надеясь, что шорох не будет слышен Эмили. Вскоре она ушла, пожелав мне скорейшего выздоровления. Я не поцеловал ее тогда, потому что не подумал, что вижу ее последний раз.Но более сильный удар под дых, я получил пятого ноября. Ноябрь ознаменовался внезапными холодами и коростой инея на ещё живых ветках
В палату, широкой походкой вошел Фридрих Фергюсон. Я разлепил заспанные глаза и уставился прямо в его пустые черные глаза. Мой крик, наверное, разбудил весь госпиталь, но никто почему-то так и не пришел.Фридрих поставил на комод небольшую декоративную елку, поздравил меня с наступающим Новым Годом, поправил подушку и прошептал мне в ухо:
- Нас много... с нами власть, даже [текст не разобрать] с нами...мы придем за тобой...
Затем он спешно удалился, а я так и остался смотреть на елку.
В комнату вошел доктор. Я тяжело дышал, пытаясь рассказать о том, что произошло, но не смог выдавить не звука. Через неделю Эмили родила девочку и назвала ее красивым русским именем - Настя. Обрадованный пополнением семейства, я на некоторое время забыл о странных существах и развившейся до критической стадии паранойи. Но всему приходит конец. Даже сейчас, когда я пишу данный текст, я вытираю соленые слезы, ручьями бегущие по моему небритому лицу. В Новый Год - тридцать первого декабря Эмили пошла в ванную одеться к празднику и вскрыла себе вены. Я нашел ее плавающей в собственной луже крови. Это был предел. С этого момента и начались мои попытки суицида.
Я не могу выходить на улицу, не могу спать без света или оставаться в одиночестве. Я знаю, что они придут за мной. Не сегодня, так завтра. И я не буду сопротивляться.

Далее рукопись не разобрать

[Red]

хэх, флэшбеки, забавно, рассказ заканчивается там, где его начало...
может история изложена немного сумбурно, но мне понравилось

[Walking_ALoNE]

Не люблю, когда русские писатели пишут про героев с иностранными именами.

[GRINDD]

Walking_ALoNE, ну извиняй...мое мнение с твоим немного не сходится. Представь на месте главного героя какого-нибудь Петра Николаевича Бибикова, со всеми вытекающими отсюда подробностями - валенками, шапкой-ушанкой...
Чистый прикол получится, а я глумится не хотел. К тому же одно имя русское есть - девочка Настя (привет дочери Горшка!).
Red, ну да...немного сумбурно, это да. Но причина объяснима - я торопился к конкурсу "Удиви группу Король и Шут". Удивить не удивил...но зато получил от Горшка утишительный приз - совместную фоту, автограф и его блатный гады. Довольный, как рак

[стасон]

Чувак,да ты крут!Ток ПАНКИ ПИД....РЫ!

[Walking_ALoNE]

Чувак,да ты крут!Ток ПАНКИ ПИД....РЫ!

За такое я бы дал по морде.

[HeLL]

мдя.. и что у нас тут такое?
стасон, поаккуратней в выражениях, ибо это может задеть интересы других людей. в следующий раз за такое будет пред.

[Алхимик Арчер]

GRINDD, прочитал.. жаль, что рукопись не разобрать

[GRINDD]

Evil_Hope, ее разобрать было бы возможно, есмли бы я базировал текст, как самостоятельное произведние. Но писал я его без задней мысли, поэтому рассказ пришел к логическому завершению