Очень злая мизантропия

[Иезуит]

Выложу здесь в одной теме три рассказа.... Предупреждения о мате, насилии, грубости и цинизме прошу воспринять со всей серьезностью. Возможно бан. Но все же...

Лицам не достигшим осьмнадцати читать КАТЕГОРИЧЕСКИ не рекомендую. Хотя все равно прочитают.....

Итак....

Рассказ первый

Фьючер из Нау

Посвящается Герберту Уэлсу

Миша Орлов был потомственным военным. Нет, не офицером, не штабной крысой, не тыловым карьеристом и не «злым тупым прапорщиком, превращающим призывников в людей», а настоящим военным, таким на котором вся армия держится. Пушечное мясо, «допустимые потери», могила неизвестного солдата - все это было про его династию. Прадед был замучен злыми беляками, дед сложил голову на подступах к Берлину, отца зарезали моджахеды где-то под Кандагаром, старшего брата не дождались с первой чеченской.

Не то чтобы в их семье считали, что война – это хорошо. Вовсе нет. Люди, испытавшие на себе все прелести войны никогда не романтизируют это говно. И патриотизм был в этом случае далеко не самой главной причиной. Традиция держалась на том, что ни одному из Орловых до одиннадцатого колена даже в голову не могло прийти, что можно так или иначе НЕ служить. А если нужно служить, то нужно и воевать, а не терять зря время, благо недостатка во врагах у страны никогда не было. Каждый из Орловых всегда сам вызывался в самое пекло, они умели воевать, они умели убивать – это было в генах.

Миша должен был умереть в зоне боевых действий, также как и все, но видно где-то там в главной мировой канцелярии произошел сбой, какой-то из ангелов-секретарей проморгал опечатку в мишенной книге судьбы и контрактника Михаила Орлова та чертова граната не убила, а лишь слегка контузила и оторвала ступню.

Провалявшись в госпитале, получив говенный деревянный протез (ходить можно без костылей и то хлеб) Миша вернулся в мир. В мирный мир, где ему было совершенно нечего делать. Память крови уныло молчала в тряпочку, хотя все дороги были открыты, да и для парня из Череповца его возраста и положения за время контрактной службы был накоплен капитал, что называется «выше среднего».

Сидя на кухне в родной хреновенькой квартирке Миша курил уже пятую папиросу подряд (пошиковал «Парламентом», но не понравилось – уж больно легкий был) и рассматривал кучу денег, которые ну никак не должны были на него свалится. Точнее сказать, он не должен был дожить до того момента, когда смог бы их толком использовать, так ему говорило все его естество. В результате было принято решение развернуться по-крупному, в конце концов, именно он, а не кто-нибудь другой бегал по горным тропкам с автоматом и производил «антитеррористическую операцию» снимая одного духа за другим. В родном городе подлинно крупных возможностей погулять не было, душа просила «чего-нибудь эдакого», и Миша вдруг понял, что ни разу в жизни не был в Москве. Если вдуматься, то столица была и не так далеко, так какого черта торчать здесь, если огни большого города рады любым приезжим с хоть какими-нибудь деньгами?

Отдав ровно половину суммы маме («пусть Витька младшего как следует воспитает, хрен его знает с кем братику воевать придется») Миша купил билет до Москвы в один конец. Вещей не брал. Думал, что сильно долго в столице не задержится, а даже если и не так, то все необходимое на первых порах купит на месте.

Приехав под утро, Миша провел очень насыщенный день, не уставая поражаться как столичным красотам, так и ебанутости местных аборигенов. Ему чертовски нравилась вся эта имперская масштабность – высотки, широкие магистрали, похожие на дворцовые палаты станции метро, Красная площадь, заполненная толпами глазеющих туристов, галереи ГУМа и Охотного Ряда. Даже ***авшие всех москвичей пробки виделись Мише каким-то воплощением силы и мощи – столько машин разом ему не доводилось видеть нигде и никогда. В этом городе и впрямь можно было поверить, понять, прочувствовать, в чем же кроется пресловутая «Великость» одной шестой части суши, про которую так любили *** по пьянке что офицеры, что солдаты. Ни в Череповце, ни в Чечне, ни даже в других городах, где Миша бывал проездом «великость» было не разглядеть в упор. А тут оказалась, что она бывает не только в школьных учебниках и в телевизоре. Все портили уроды-жители, хотя ровно две трети из них были такие же приезжие, как и сам Миша, но он об этом даже не догадывался.

Они мельтешили. Они копошились. Они куда-то спешили. Они говорили с этим мерзким пидарским выражением, от которого Мишу воротило. Они приставали со своими ебанными буклетами, и не так как дома типа «не взял, ну и на*** не надо», а нагло, напористо и даже если такого пошлешь по прямому адресу, все равно норовит всунуть свои рекламные листовки в руки. Окончательно его добила акция каких-то доморощенных экологов, которые с искусственными черепами в руках призывали закрыть Череповецкий металлургический завод, сталепрокатный комбинат и два местных химических предприятия, чтобы «дать шанс самому загрязненному городу России».

«Вот идиоты, - думал Миша перебирая в уме всех своих череповецких знакомых. – А работать тогда где? Блять, это вы студенты хуи пинаете, а кому будет на хрен нужна ваша экология, если работать целой толпе народу будет негде?»

Мише не нравились москвичи. Буквально на каком-то необъяснимом, чуть не физическом уровне. Воевать ему приходилась плечом к плечу с ребятами из разных городов, были среди них и московские, но там, на высотках или в вертушке, вся эта раздражающая гнусь была то ли менее заметной, то ли вообще забывалась жителями столицы. В конечном итоге он пришел к весьма распространенному у провинциалов выводу «Москва – почти идеальный город. Проблема всего одна - москали».

Помимо Красной площади в культурную программу Миша решил включить посещение Храма Христа Спасителя («Не***я махина») и даже Третьяковской галереи («Паибень и нудятина, зря тока время потратил»). Отсидел сеанс в кинотеатре с огроменным экраном. Че за фильм шел и вспомнить потом толком не мог, занят был в основном «Балтикой девяткой» и разглядыванием тихо ебущихся парня с девицей на последнем ряду.

Основное развлечение, гуляние с блядями и доведение себя до состояния блюющей свиньи Миша предусмотрительно откладывал на вечер или даже ночь. Московские цены сильно пошатнули его веру в то, что денег у него и впрямь «до ***». Так… На один разик повеселится и то не в полную силу даже. Плюс его сильно доставали аборигены, от всех этих москальских штучек у Орлова уже немного дергался глаз, и он за малым не сорвался дважды. Он мог сорваться, контузия все-таки имела места быть, но не хотелось говнять такой день. Поэтому часам к шести он зашел перекусить в какой-то обалденной крутости ресторан. На самом деле это был средненький сетевой суши-бар в центре города, но бывший контрактник не вдавался в подробности

Первый облом поджидал его в меню, наполовину заполненном незнакомыми словами. Второй облом выражался в отсутствие на столе вилки и ножа. Третий облом – в меню не оказалось ни любимой «Балтики 9», ни Жигулевского. Официантка бросала крайне неодобрительные взгляды на Орлова, опытным чутьем определяя провинциального лоха, такого у которого обычно не водится много денег. Отвечала на вопросы Миши походя, с трудом удерживая себя от того, чтобы брезгливо не закатить глаза вверх. На грубые заигрывания разумеется не отвечала. Корила судьбу за то, что именно в ее смену за этот столик сел такой вот пассажир.

Миша все это видел и понимал. Ему НЕ нравилось, что к нему, к ветерану блять «антитеррористической» какая-то холуйская *** относится вот так вот. Причем он подметил, что другим клиентам она улыбается охотней. Хошь не хошь, а лыбу тянуть надо, коли ждешь, что обломится еще что-нить сверху счета, но с ним она даже не пыталась изобразить какое-либо холуйско-лицемерное уважение.

Миша сидел в углу, молча пил водку и жрал невкусную *** из риса и сырой рыбы. Уходить не хотелось только потому, что Орлов чувствовал, как подступает к горлу раздраженная ненависть, подкрепленная водкой. Он знал, что именно здесь именно в этом пидарастически-модном месте он сорвется. И он с нетерпением ждал повода.

Повод заявился как раз после захода солнца. Повод был хорошо одет, холуи радостно встречали его приговаривая: «Эрик Грантович приехал! Эрик Грантович приехал!». Мише было сложно понять, за что парня его же возраста все даже за глаза именовали по имени отчеству. Причина была совершенно прозаическая – сын крупного промышленника Эрик, всегда оставлял огромные чаевые, да и суммы за раз проматывал минимум с четырьмя нулями (в у. е., понятное дело) и об этом знали. У Эрика был пунктик, он предпочитал трахаться в местах, которые не предназначались для этого, по первоначальной задумке, то есть не в саунах, не в дорогущих гостиничных номерах и даже не в купленном за папины деньги пентхаусе. Отдельные банкетные залы таких вот «забегаловок» он особенно любил. Именно поэтому сейчас его сопровождали Эльвира (на самом деле просто Надя) валютная шлюха, притворяющаяся светской львицей, и Элеонора (по паспорту Маша), светская львица, притворявшаяся валютной шлюхой. Что любопытно, одеты они обе были в одном гламурненьком стиле, весь их внешний вид был живой иллюстрацией какого-нибудь модного глянцевого журнала.

Эрик со скучающим безразличным выражением оглядел зал. Остановил глаза на Мише, сморщился, слегка задрал губу. Орлов очень сильно напрягся, но глаза не убирал. Он глядел на сытого мажора в упор, буравил его глаза своими и несмотря на отвращение ликовал. «Вот… Кажется сейчас…» К Эрику подбежал какой-то особо расторопный чернявый холуй.

- Ну что, Мотя? Все готово, ведь так? – сын старика Гранта не выдержал бессловесного столкновения с Орловым и завел беседу с подошедшим официантом. Или может быть даже управляющим, Миша не разбирался в холуйских званиях.

- А то как же, Эрик Грантович! Как всегда, все в лучшем в виде. И фрукты тропические ваши любимые уже вас дожидаются. Дамы на месте, а где же ваш друг?

- Позже… Позже подойдет… Знаешь Мотя, портиться ваша забегаловка, я так погляжу, - произнес Эрик нарочито громко. - Вон того урода у окна так вообще пускать сюда не стоило. На зверей поглядеть я в зоопарк могу сходить. Ну это так… просто… - девушки подобострастно хихикнули.

И прошел вперед к закрытому банкетному залу.

Миша все слышал. Миша все понимал. Миша уже знал, что нужно делать. Он огляделся по сторонам, такие уроды могут ходить с охраной, но в этот раз бог миловал, и между ним и этим уродом не мог внезапно появится бритый амбал и испортить все удовольствие. Но сейчас нападать было рано. Он знал, что стоит немного подождать.

Мотя повернулся к столику Орлова, неуверенно подошел. «Главное не выплеснуть все на этого ***а, он не моя цель» - только и успел подумать Миша, но холуй, наклонившись, произнес вовсе без московского говора, чудно перемешивая еврейскую картавость и южную мягкость речи.

- Спокойно, спокойно, братик. Никто тебя не погонит – этого мудака я слушать не собираюсь. Я же видел, ты тока недавно на гражданке. Успокойся, тут так бывает. Сиди и пей себе водочку. Этих ты больше не увидишь, они все равно в отдельном зале. В звуконепроницаемом, так что не только не увидишь, но и не услышишь.

Неожиданно Мише в голову пришла одна идея, подсказанная агрессивно-военной кровью.

- Э… Ну да… Я то спокоен. А ты, раз уж подошел, можешь мне приборы нормальные принести, а то ну неудобно мне этими деревяшками копаться... Где бишь они сидеть будут? – спросил Орлов и не очень больно, но ощутимо сжал руку Моте, на секунду забыв о последствиях.

Матвей Цукерман, потомственный лавочник из Ростова-на-Дону, накапливающий деньги на этой дурацкой работе, просто, чтобы открыть в столице свой маленький магазинчик вдруг все понял. Он вообще был очень понятливый. Сейчас вопрос стоял так – либо он, улыбаясь, медленно и спокойно отходит от столика с этим психом, чтобы вызвать охрану, либо он приносит отставному солдатику нож, а затем указывает как пройти в банкетный зал. Может быть даже идет вместе с ним. «Глупость какая! Бред! Хотя… Хотя… Ну да. Звуконепроницаемая… А кто там сегодня? Марат? Это хорошо… Значит два ножа. И побольше. Поострее…».

- Я принесу тебе… приборы… ну да… и это… подожди… сразу не иди, подожди пока придет Эраст, а там вместе… вместе… - полушепотом бормотал Мотя, но взгляд его выражал куда больше чем путанные слова

- Эраст? Какой такой Эраст?

- Педераст! По паспорту он Гена, просто захотел называться как «главный русский Метросексуал». Ну в смысле он и впрямь педераст в смысле бисексуал, но скрывает. Он приносит кокс, Эрик всегда брезгует сам общаться с барыгами. Грантович зато приводит блядей. Такой вот у них тандем… хм… Мажор и Метросексуал, блять, гребанные уроды.

- Как ты сказал? Метросексуал? Че это значит?

- Забей. Я сейчас принесу тебе нож, а потом, как придет Эраст-педераст, проведу туда куда нужно. Условие одно – идем вместе.

- Да без проблем. Если сейчас побежишь стучать, уебу просто так, за то что на***л. Ментам взять меня не за что, но пока охрана будет отсюда тащить, дотянуться я до тебя сумею. Понял, жиденыш?

- Не, братик, не будет такого. Не у одного тебя накипело, - просипел Мотя и отошел от столика.

У человека прошедшего войну безотказно отлажена работа прибора под названием «свой-чужой». Миша понял, что еврейчонок-холуй «свой» и не выдаст. Да еще и поможет.

Когда через зал пронесся женственного вида худосочный сморчок, одетый в бархатный сиреневый костюм («Клоун какой-то…» - еще успел подумать Орлов) Мотя вернулся к столику и поманил Мишу за собой.

- Вся компашка в сборе. Подвяжем на это дело еще Марата, у него с ними свои счеты, он всегда этих козлов обслуживал, - произнес Мотя на ходу, незаметно передавая Орлову длинный острый нож для разделки мяса. – Еще я придумал, как нам потом когти рвать, подключить придется еще кой-какого, но зато выйти отсюда сумеем все вчетвером.

После недолгих петляний по лестницам и коридорам они вышли к заветной толстой двери, у которой их уже поджидал Марат.

- Оба-на! Пиздоглазый. Он что у вас тут типа японамама? – усмехнулся Орлов.

- Типа да, - ответил Марат на чистом русском. – Эти уроды предпочитают, чтобы их обслуживали настоящие японцы. Но на все суши-бары японцев не напасешься, поэтому их обслуживаю я. Марат Иноятов родом из Ташкента.

- Хорош болтать, пиздоглазый. В тюрьме еще наговоримся, - цыкнул на него Миша. Развлекуха выходила не много не такой, как он планировал дома, но в принципе получиться должно было тоже весело. Мотя протянул нож Марату, Миша раздал последние указания – Мы с узбеком врываемся первыми, жиденыш быстро закрывает дверь и присоединяется. Слышно точно не будет?

- Яхве клянусь!

- Вот и ладушки… Раз, два, три!

Эрик занюхивал свою втору дорожку. Эльвира лениво разглядывала какой-то лежавший на столе каталог. Эраст и Элеонора, с уже подозрительно стеклянными глазами, лапали друг друга, попутно вяло обсуждая, где же лучше будет справлять на этот раз Новый Год. Куршавель? Или все-таки какая-нибудь тропическая экзотика?

На автомате определив Грантовича, как потенциально самого опасного противника, Миша схватил папенькиного сынка за волосы и со всей дури уебашил мордой об стеклянный стол. Посыпались осколки, Эрик беспомощно и слепо замахал руками, а Орлов, приподняв мажора врезал ему по печени и больно вывернул руку. Он мог пырнуть его сразу, но хотелось растянуть удовольствие. Унижения прощать нельзя никогда, особенно когда тебя унизил такой вот недочеловек.

- Зоопарк, бля? Зоопарк на дом – вот тебе новая услуга! За счет заведения! – кричал Орлов, весело подмигивая Моте и Марату. Ни ***, ни тусовшица даже не попытались заверещать. То что происходило у них на глазах было чем-то невозможным, немыслимым, недопустимым и неестественным. А вот метросексуал, как-то беспомощно всхлипнул и заверещал совершенно по-бабьи, упав на колени, закрывая лицо руками.

Цукерман приставил к его шее нож и запихнул в рот горячее, белое полотенце, пропитанное дорогим ароматическим лосьоном.

- Тише, тише пидорок! Поздравляю тебя с Ханукой! Мой тебе подарок очень простой, тебе уже не нужно мучить себя вопросом, где праздновать Новый Год! Ты до него не доживешь, мразь, - сказал Мотя и быстро деловито перерезал Эрасту горло.
Отбросив дергающиеся тело на кожаный диван, чтоб не забрызгаться теплой липкой кровью бьющей звонким фонтанчиком, Цукерман, поднял с пола пару палочек и проколол ими глаза еще живого, агонизирующего человека. Они лопались с очень смешным звуком, а Эраст забавно хрипел и булькал через свое полотенце. «С фантазией жиденок,» - отметил про себя Орлов, сломавший к тому моменту Эрику руку. Он повалил его на пол и теперь превращал хозяина мира в сочную отбивную меткими и злыми ударами единственной уцелевшей ноги.

- Не… Ради… Того… Чтоб… Вы … Тут… Я …. Там…. – цедил Миша сквозь зубы, задыхаясь от ненависти.

Марат тоже не терял зря времени. Перекидывая нож из руки в руку он похотливо оглядывал женщин, переводя взгляд с одной на другую, словно раздумывая с какой же ему начать.

- Что, прошмандовки, вы это… типа «в шоке», как у вас говорят? Да вы глазами не моргайте, сегодня я не мальчик подай-принеси, сегодня я заказы делаю, поняли, суки???

Эльвира и Элеонора кивнули почти одновременно.

- Хорошо девочки. Не знаю с какой начать, поэтому сосите у меня обе, одновременно, - потомственный слуга из Узбекистана расстегнул штаны и обнажил свой готовый к бою ***. - Я всегда так хотел. Чтоб две сразу отсосали. Сосать то я надеюсь вы умеете. Хоть одна рыпнется, хоть одна блять тварь, что-то не так сделает – изуродую лицо в тряпки и оставлю жить. А так у вас есть шанс… - он не стал добавлять слово «выжить», зачем им врать.

Обе незамедлительно стали на колени и потянулись ухоженными ручками к члену.
Сосали они не плохо, хотя и не многим лучше чем прочие, но Марату получал куда больше кайфа от их унижения и страха, чем от самого процесса. В какой-то момент ему показалось, что Эльвира что-то замышляет или просто смотрит не так, и он вогнал ей нож прямо в рот, на секунду оторвав за волосы лицо от ***. Элеонору от этого пробила сильная мелкая дрожь, и она уже не могла нормально работать ртом, хотя и старалась. Тогда он срезал с нее остатки одежды и поставив раком продолжил дело. В ее колени и ладони упирались осколки, она громко стонала от боли, когда он вырезал у нее на спине черточки и квадратики. Раб трахал свою госпожу, и во всем мире не было ничего слаще этого.

- Дай добью, - прохрипел Цукерман, подходя к избитому Эрику. – Ты солдатик, пока пойди вон ту *** трахни, потом поздно уже будет.

«Звери какие-то. Видать сильно накипело у них. Я же думал, ну *** навешать, ну попугать, ну может порезать чуток. А эти ресторанные, как с цепи сорвались… Впрочем *** с ним, не больно жалко» - думал Орлов сменяя Марата. Узбекский «японец» завалился на диван, спихнув вниз тело Эраста, и затянулся сигаретой, глядя в потолок с блаженной улыбкой.

Мотя шинковал Эрика. Не просто резал, а именно что шинковал. Вспоров ловкими руками брюшную полость, он не спеша вытаскивал кишки и разматывал их выкладывая на пол. В живот мажору он запихивал особо большие осколки, затем целый ананас и еще какие-то фрукты.

- Нравится да? Витамины. Кушай на здоровье, - но Эрик уже его не слышал. Мотя с сожалением отметил, что Грантович скончался быстрее чем хотелось бы. Тогда он отрезал ему голову, поставил на большое блюдо и помочился на нее. Так. Просто для удовольствия. Бабу обрабатывать Мотя не стал, он не любил ни БУ, ни любое подобие групповух. Марат же обещание не сдержал и затушил таки пару окурков о лицо светской львицы. После ей сломали шею.

Все замарались кровью с ног до головы. На полу вперемешку лежали куски мяса, фрукты, рыба, осколки стекла. Вишневые ликеры из разбитых бутылок перемешивались с кровью, которая очень быстро густела. Все, кто остался в комнате, отдыхали. Кто-то из них правда с этого дня будет отдыхать вечно

У Моти зазвонил сотовый. Он посмотрел на высветившийся номер и кивая произнес:

- Да Макар, да… Теперь можно… Да… Захвати побольше чистых полотенец. Ага… - Цукерман положил трубку и объяснил подельникам. – Это Макар. Повар. С его помощью мы выберемся, - подумав он добавил. – «Свой».

Он поднялся, открыл замок на двери и очень скоро в дверном проеме оказался здоровенный амбал-хохол. Вообще-то Макар Петренко не был поваром, он был потомственным мясником из Львова, но в новые времена, да еще и в этом городе куда выгодней было отрезать головы свежему тунцу, чем разделывать коров. Почему прозорливый Мотя выбрал в подельники именно его, а не кого-то другого сказать было сложно, но еврей совершенно точно не ошибся.

- Пиздец, - тока и сумел пробасить Макар оглядев место побоища, - Пиздец, - повторил он, заходя и закрывая за собой дверь. – Пиздец, - повторил он в третий раз, когда заглянул в глаза «своих».

- Ты че тока одно слова знаешь, бык? – засмеялся Миша.

- Ебало завали. Я бы сам с радостью… тут… с вами… это… Но кто-то ж должен помочь вам выбраться из этого дерьма? – ответил Макар удивленно-радостно рассматривая тела постоянных клиентов. – Я тута это… Чистые полотенца принес. Многа. И одежду с кухни. Сразу три набора. Выйдете через задний ход… Не… Все выйдем через задний ход, - уточнил мясник и закатав рукава подошел к Эрику, поднял нож и срезал мясо с бока. Пожевал. Отрезал еще полосочку, протянул побледневшему Марату. - На попробуй! Да не брезгуй ты, косой, свинина высший сорт! Выросшена на лучших курортах Европы и мира. Откормленна отборными деликатесами и трудовым потом сотен тысяч слуг. Говна предлагать не буду! Все лучше, чем сырую рыбу жрать, тебя поди уже от нее воротит.

Недолго думая к трапезе присоединились все. У них было где-то около получаса на утоления голода, после надо было бежать, но вполне хватило и этого. Так за ужином и познакомились все толком. Откусили по куски от каждого, тока пидора есть не стали. Брезговали.

Дожевав шмат мяса Макар глубокомысленно и неспешно изрек:

- Да… Блять…. Пиздец…. А я вот че думаю. Я вот горбачусь тут на кухне, шинкую эту рыбу долбанную. Мотя у нас главный по поставкам, каждый день то с поставщиками собачится, то клиентов жалобы выслушивает и все на нет сводит. Даже Марат и тот хуи не пинает, крутится, вертится, подает паибень всякую к хозяйскому столу. Мишка вот жопу за этих хозяев хуевых в Чечне рвал. А что они блять сделали? Что сделали конкретно эти два пидора и две бляди для того, чтоб им мы вчетвертом, весь этот гр*** ресторан, вся страна, блять, ВСЯ, туфли вылизывала? Они ж не работали в своей жизни ни дня. Ни единого, блять, дня! Какого такого *** мы им чего-то должны, скотам этим? Они ж реально скоты! Свиньи. Тока свиньи так живут, ни*** не делая и обжираясь досыта. Тока свиньи в дерьме, а этим все радости мира.

- Ага, не работали. И не служили даже. Ни *** кароче не сделали, хозяева наши рас***тейшие, дворяне блять - пробубнил в ответ Миша с набитым ртом.

- А если мы их сожрали, нас от кокса в их крови торкнет? – задал вопрос в никуда Марат, сдирая и отрезанной руки кожу.

- Даже не думай об этом дерьме. Оставь его свиньям, - отчеканил Миша, отрезая себе еще кусочек от сизых вонючих внутренностей.

Тогда Марат, утирая теплую кровь с подбородка, перестал глядеть на рассыпанный белый порошок и начал приглядывался к растерзанной Эле и подумывал о том, что мог бы успеть присунуть ей еще раз. Макар достал из кармана непрозрачный пакет, стал вырезать лучшие куски на холодец. Мотя, как самый культурный, разделывал свою требуху ножом и вилкой и о чем-то сосредоточенно размышлял. Наконец одиннадцать поколений еврейских лавочников достучались до его сознания.

- Есть идея. Коммерческая. Прибыльная. Клиенты будут не первый класс, не самые денежные, конечно. Попроще будут клиенты, но зато их будет много, - Мотя окинул взглядом усиленно работающих челюстями «своих», таких разных и таких похожих. - Очень много, судя по всему…

Менее чем через год сеть подпольных мясных лавок «М. Орлов и Ко» открыла отделения по всей стране. В Москве и в Питере отделений не делали принципиально, несмотря на то, что именно эти два города были основными поставщиками товара. Еще через два года открылся первый филиал заграницей.

Рассказ второй

АЗ ЕСМЬ!

Искусство требует жертв (с) кто-то там

- Нет, блять, я все одно не могу понять, в чем же был смысл этого всего? Ты из нас самый умный, объясни! – недовольно пробурчал Синефил, откашлявшись после очередной затяжки. Дрянь они вырастили, а не качественный ганж. А может каннабис обыкновенный тоже подвергся мутации, отчего изменил вкус и запах на нечто эквивалентное собачьему дерьму.

- А не один ***? Смысл…Нет никакого смысла. И не было. Все муляж, фикция, одни сплошные бесплотные метания. Так что религиозно-философскую поеботину смело можешь сдавать в утиль, нет там никаких ответов, чтоб Духовник тебе не на***л. Тока версии. Все как на подбор идиотские, оттого что создавались преимущественно задротами. В то время как реальные твердо стоящие на ногах пацаны делали дело, не отвлекаясь на всякую придурь, вроде смыслоискательства. И доделали таки…

Книжник сплюнул вниз и задумчиво наблюдал за полетом густой, желтой слюны. Лететь плевку пришлось долго – крыша сорокоэтажки, не хухры-мухры. Где-то внизу слюна соприкоснулась с люком давно уже проржавевшего танка. Книжник перевел взгляд на огромный автономный рекламный цепеллин, рассекающий грязно-серое небо.

«Выход есть! Космическая программа «Ковчег», шанс для вас и ваших детей! Количество мест ограниченно!» и тянущие олигофренического типа улыбу светлые красивые люди, ничем не напоминающие жирных, выродившихся мудаков составляющих мировую элиту, которая давно уже съебнула от этого обреченного шарика подальше.

«Долго же летают! Хорошие делали машины, на века… Может и после нас летать будут» - лениво рассуждал Книжник, делая очередную затяжку. Зря сюда выбрались все-таки, не на что тут смотреть – не город, а одна сплошная надгробная плита. Памятник. И реклама всякой хуеты вместо эпитафии. Сидели бы в подвале лучше, а так и на дождик кислотный напороться недолго. Да и холодно… Зябко…

- Значит все зря? И города зря, и войны зря, и те самые Ковчеги зря, так? Жили жили Хомо Сапиенсы и дожились, так? А где у этой басни мораль? – Синефил был самым молодым из всей компании. Так мало того, что молод, еще и прибился последним. Подобрали его недавно, с месяца два назад. До этого он путешествовал. Как в родном городке сибирском предпоследний житель преставился, так он и пошел по земле бродить. Набрал консервов всяких, автоматик с какого-то мародера-жмурика снял и гулял. Думал поначалу, что совсем последний остался. Не последний. Хотя толку от этого немногим больше. Зато кино очень любил, разбирался хорошо, а в компании как раз по кинематографу пробел вышел. Влиться-влился, но вот его юношеская наивность иногда была просто невыносима. Хорошо еще хоть баб чудом уцелевших не рвался искать. Один *** дальше двух лет никто из новорожденных не протянет, детей то за что губить? А чтобы половую потребность справить хватало и дрочки.

- Мораль такая. Не хер обезьяне было в руки брать палку. Надо было на пальме сидеть и бананы жрать. Обезьяну дурную, что все это выстроила да пожрала не жалко ни в одном глазу. А вот природу жалко, загибается Матушка и некому ее вытащить, - Книжник отвечал механически, привычно. Мысли его были заняты вожделенной инъекцией морфия, которая ждала его в подвале. Он уже давно не мог уснуть без допинга. Либо кошары доканывали, либо счастливые сны о прежней жизни и прежнем мире. Хотя счастья как такого там особо то и не было, но так почему-то во сне думалось и представлялось. Хуй его разберет это бессознательное.

- Глядите жестянка! – подал голос, молчавший до этого Меломан. Он с какой-то глупой радостью (торкнуло таки что ли?) подбежал к краю крыши и, протянув руку через заграждение, указывал в сторону переулка. Оттуда действительно вышагивал боевой штатовский боевой робот. Краска облупилась, скрипела махина так, что слышно было даже здесь, судя по тому, что робот постоянно натыкался на стены и часто замирал безо всяких причин программное обеспечение у него давно было сожрано вирусами. И впрямь на века машины делали. Тока кому они теперь нужны.

- Интересно, а как он вообще уцелел? Может прошагал досюда из другого района? Где они высаживались то еще, кроме Питера? Э… Во Владивостоке помниться тоже что-то было… Или это все-таки модель пиздоглазых? Блин, коли так, то я китайской шелязякой восхищен. Он протопал досюда сквозь сибирские болота и уральские горы! Ебануться можно! – Меломан разглядывал машину взглядом бедного, затравленного ребенка, впавшего в ступор около витрины элитного магазина игрушек. – Слышите как скрипит? Прямо нойз! Эмбиент. Тоже музыка, хотя и говенная.

- Прямо как кадр из Терминатора! Или Матрицы… Или… А по*** – Синефил был знатоком дела, и мог бы при желании назвать еще с пару десятков картин, как хороших, так и не очень, где встречались схожие сцены. Но он не стал этого делать.

Причина ясна – Синефил в свое время, как и все, возлагал больше надежды на создание И. И., благо в разработке нейросетей ученые продвинулись далеко. Да не успели. Големы с калькуляторами так и остались големами с калькуляторами и разумных наследников (пусть и не из плоти и крови) у кроманьонцев не осталось. ЭВМы в любом своем виде, как и почти сотню лет назад были бесполезны без тех, кто составляет их программное обеспечение. Так что ни Матрица это и не Терминатор. Это скорее забытый девочкой на пикнике заводной медвежонок. Ассоциация это пришла в голову Книжнику, Синефил не читал Стругацких. Он вообще в своей жизни мало чего читал. Букварь, устав, журналы какие-то, рекламные буклеты, агитки может быть еще разных сектантов. Он был из поколения видеотов, и ему вполне хватало кинематографа для удовлетворения культурного голода. Даже в сеть выходил тока в порнуху пялиться. Молодость, так ее.

Искусствовед рассматривал город молча. В основном глядел на небо. Заполоненные ржавчиной, битым стеклом и распухшими трупами улицы его не интересовали. Даже робот его не заинтересовал, хотя действующая после стольких лет боевая модель и впрямь нечто диковинное, редкое, хотя и не уникальное. У него тоже были свои ассоциации. Небо напоминало ему о последней, неоконченной картине спившегося Саврасова «Вид на замоскворецкую помойку в ноябре месяце». И так тоскливо было от этого вида на душе, что не помогали даже таящиеся в памяти светлые образы любимого Шагала. И античные статуи, вытащенные из под завалов памяти, в своем немом мраморном совершенстве были скорее укором нежели оправданием. Оправданием чему? Да всему!

Чернота заполонила его. Его личным кошмаром был, разумеется, малевичевский квадрат. И в этом осеннем небе Искусствовед разглядел нечто такое, что вытеснило из сознания все кроме всепоглощающей черной пустоты.

- Тошно блять, от ваших разговоров, - выдавил из себя Искусствовед и двинулся к краю крыши. Перегнувшись через заграждение, он сбросился вниз. Расшибился аккурат об тот же танк, в который до этого метким плевком зарядил Книжник. Робот никак не среагировал на рухнувшее рядом тело, бездушно прошагал дальше, хотя, наверное, должен был выпустить перестраховочную добивающую очередь, как предписывала программа.

- Шмяк… - процитировал Меломан анекдот о пациенте и психиаторе-пофигисте. – Он с Театралом трахался, пока тот не скопытился. Знали, да? Пидор, блин… Тонкой душевной организации человек! Помянем усопшего? - Меломан отчаянно фальшивя просвистел похоронный марш и достал из кармана пальто начатую литровую бутылку «Абсолюта».

- Помянем… Жалко, что Духовник в подвале остался, черт бы драл его коляску. Он бы щас какую-нить молитву на память пробухтел. А я вот даже Отче наш не помню, – Книжнику нисколько не было жаль Искусствоведа, просто захотелось залить зеленую волну отупения синей. А вот Синефил даже побледнел. Его коробила эта совсем уж наглая мизантропия. Но он все принял и засунул свое мнение в жопу на правах самого молодого. И всячески неумело корчил из себя деланное равнодушие. Небрежно отхлебнув из горлышка, он рассказал занятную байку, так словно и не касалась его смерть одного из последних людей на планете.

- А я вот полгода назад по порносайтам лазил, на одном из них там в гесте какой-то урюк, не пойми с какого города, но русский походу, так вот урюк тот он все писал «Ищу Человека! Ищу Человека!». А я не стал отвечать. На фиг, пусть думает, что он один. Правильно сделал, да? Че это он в таком вот месте искать людей вызвался?

- Правильно он все сделал. Как и раньше самый высокий рейтинг посещаемости у порнушных ресурсов. Ты хоть по нам посуди. То что не ответил.. Ну не знаю... может и правильно… а может и нет – Книжник как всегда говорил медленно важно и не делал ну совершенно никаких выводов. «А может и нет» - было его любимой присказкой. Он даже холодно улыбнулся, а затем без всякого удовольствия погоготал, оценив затейлевую шутку судьбы. Вечный вопрошающий крик Диогена наконец-то лишился своей парадоксальности. Трава настраивала на дурной лад, наконец-то цепануло.

- А почему зверье мутирует кстати? Здесь ведь не было никаких бомбежек, и ПВ вроде только людей косит – задал Синефил еще один не имеющий смысла вопрос, просто чтобы отогнать мысли об Искусствоведе. Синефилу было жалко его, не смотря на мерзотный характер и вскрывшийся факт пидорства. Жалко, ну хоть ты тесни. Поэтому он отвел взгляд от распластанного по танку тела, и увидав на другом конце улицы стаю кротокрыс, раздирающую пятиногую собаку сменил тему еще раз.

- АЭСы наверно начали взрываться. Пыль радиационная в воздухе носиться. Что в нашей стране, что в других. Вот и мутирует зверье. А ты думал почему мы в подвале сидим? Хоть ПВ нам и не страшен, но говна в воздухе всякого – хоть топор вещай, - Книжник знал ответ почти на любой вопрос. – Поэтому я и говорю, что Природу жалко. Стока всякой дряни технической без обслуживания осталось, что шансов у зверья почти никаких. Ну может тараканы выживут. Они вообще непотопляемые. А может и нет…

Упоминание о Последнем Вирусе испортило настроение даже вечно веселому Меломану. Тока недавно им открылось, что они не обладают абсолютным иммунитетом, просто по некой генной прихоти инкубационный процесс растянулся не на обычные для большинства два года, а на десять с какими-то копейками лет. Театрал, в причине смерти которого сомневаться не приходилось (все ключевые симптомы были налицо) загнулся как раз от ПВ. А у Духовника уже отказали ноги, так что осталось ему не более пары недель.

Дурацкий вирус какой-то. Знали дурни фанатики, что делают, когда распыляли эту дрянь в крупных аэропортах. А яйцеголовые знали что изобретать. Мало того, что антидота не было, мало того, что поражение убийственно близко к ста процентам, мало того, что не выявлялся никак, вплоть до первого онемения пальцев, так еще время оставалось прекрасно осознать факт своей гибели. Так было и у отдельных людей, ибо между потерей онемением пальцев ног и летальным исходом проходило не меньше месяца, и у всего рода людского в целом. За два года так ничего с этой заразой и не смогли сделать, противоядия не было, безымянные труженики ВПК потрудились на славу. Зато отстроили герметичные убежища, куда вирус таки просочился, вбухали кучу денег в космическую программу, чтобы забрать замороженных сильных мира сего и отправить не пойми куда, под надзором автоматики, да еще и повоевать успели всласть все против всех, массовая истерия выразилась не только в массовых самоубийствах сектантов, но и в бессмысленных войнах агонизирующего человечества.

Кто распылил ПВ так и осталось для людского рода тайной. Наибольшей популярностью пользовались две версии – псевдонаучная (мол вторжение таинственных, невидимых космических агрессоров, таким образом решивших сохранить всю людскую инфраструктуру) и псевдорелигиозная (мол Всесвышний лично решил, что его игрушки ему надоели и пора закрывать этот обезьяний цирк навсегда). Но в компании Выживших отчего-то никто не сомневался в антропогенном происхождении этой напасти.

Может так было, оттого, что Выжившие, собирая и систематизируя одно лишь искусство очень хорошо осознавали, что кроме Человека да Природы никаких иных творцов нет. Нет ни пришельцев из иных пространств, нет ни сверхъестественных активных сущностей. Духовник был единственный не согласный с этим подходом, но главным в компании был Книжник и он определял настроение всей группы. Группы маленькой, но очень гордой. Кроме Книжника, Меломана, Синефила, Театрала и Духовника в свое время в нее входили только господин ДПИ (глупо умер от героинового передоза… случается и такое), господин Виртуал (так заморачивался со своим интерактивом, что слетел с катушек и сбежал в неизвестном направлении) да господин Архитектор (кротокрысы задрали во время одной из вылазок). Всего восемь человек на всю страну. Да все мужики к тому же.

Перебирая в памяти лица ушедших безвозвратно Выживших Синефил все-таки не выдержал и разрыдался. Вначале он шумно выдохнул, после очередного глотка, затем начал скулить и наконец завыл во весь голос, опускаясь на холодный камень и в бессильной ярости сжимая кулаки.

- ЗАЧЕМ??? Зачем, блять? Зачем? Сука! Суки! Зачем мы? Зачем были? Зачем выжили? Зачем, зачем, зачем, зачем, зачем??? Почему я не сдох еще тогда? Почему в городе моем еще Маша осталась? ЗАЧЕМ??? – он орал и сбивал руки в кровь об обледеневшую крышу.

Книжник привык ко всем этим срывам, они случались у каждого. Он знал, что в таких случаях говорить. Он говорил «Не знаю почему именно мы, но раз уж остались, значит должна быть и цель, и сопричастность. Наша цель – сохранить и систематизировать все то, что люди делали бескорыстно. Искусство единственно подлинно бескорыстный вид деятельности. Самый главный и значительный людской след на планете. Значит если кто-то прилетит, беглецы ли замороженные вернуться, инопланетяне эти прилетят или еще кто образуется они должны знать, что хорошего осталось. Россия всю свою историю. Была оплотом духовности, пускай она такой же и остается, хотя нет и России ни *** нету и истории ни *** нету. Достать будет сложно, но есть сеть, можно тупо делать отсылки, перевести записи в понятный код, оставить знаки где только можно. И такой вот абсолютный списочек. Кому надо тот заценит. Вот тебе и цель и сопричастность. Просто наркоту потреблять, да водку кушать скучно. И страшно. А так есть цель и сопричастность». И никто не спорил. Всем нравилось. Цель и сопричастность и впрямь все, что у них оставалось. Только заводя речь об этом, о цели и сопричастности Книжник обходился без своего обычного «А может и нет». И Меломан, хорошо знающий повадки Книжника понял, что сейчас он опять будет *** по своей любимой теме. И так ему вдруг это все опротивело, речи эти, уверенность эта, да и вообще все, что он мурлыча про себя что-то из Вагнера вырвал неплотно прилегающий металлический брусок из заграждения, да и поломал им хребет Книжника, который не успел даже начать свою всем опостылевшую речь.

Последний его мыслью было «Да… Не хер обезьяне было в руки брать палку!». После этого Книжник испустил дух. Меломан же пригвоздил к стене поднявшегося и задыхающегося от шока Синефила, а затем последовал за Искусствоведом. Перед тем как спрыгнуть он написал на стене кровью надеясь, что тот кому все-все видно разглядит

ХЕР ТЕБЕ БОЖЕНЬКА! НЕ НАДО МНЕ ТВОЕГО РАЯ! МУДАК ТЫ И ТВАРЬ! Я ЛУЧШЕ НЕ ОСТАВЛЮ СЕБЕ ШАНСА! СОСИ МОЙ СУИЦИДНЫЙ ХУЙ!

Видать не один Духовник верил во что-то иное, нежели заговор фанатиков.

************************************************

Духовник ждал их неделю. Потом надежда на возвращение угасла. Совсем. Как раз к тому моменту, когда наступил полный паралич. Он лежал и разглядывал трещины на потолке. В затхлом и душном подвале у него не осталось иных дел, как слушать гудение воздушных фильтров и думать о том, что убьет его раньше, жажда или все-таки ПВ.

Еще он каялся. Он все время каялся, но сейчас особенно истово, в конце концов наступил тот самый абсолютный конец. Для него. Да и для всех, что подтверждал пробившейся таки сквозь иммунные барьеры ПВ. Глядеть на трещину не всегда хватало сил, но он не мог закрыть глаза. В паутине трещин ему мерещилось улыбающееся лицо. Судьба ржала в голос, над распылителем ПВ. Не было никакой организации фанатиков, распылил все сам, и надо же такому случится, что ему довелось попасть в число Выживших и даже участвовать едва ли не в последнем дело человечества. Едва ли не единственном нужном деле.

Как-то очнувшись ото сна, он обнаружил, что сидит. Его подняли и прислонили к стене, пока он спал. Это мог сделать только он. Старик с пушистой белой бородой, стоящий напротив. У старика были хитрые-хитрые веселые глаза, одет он был во что-то наподобие белоснежной античной тоги. А на руках у старика лежал огромный, поддрагивающий полуметровый таракан-мутант, которого он гладил как кошку.

Конечно, он узнал его. Старик не особенно скрывал свою сущность.

- Классно я придумал, да? Поздравляю тебя, ты последний! А это Ева-2, - старик приподнял таракана над собой, затем снова погладил и достал откуда-то кусочек сахара. Таракан набросился на лакомство с отвратительной жадностью. – Гляди, что она умеет!

Старик чавкающую осклизлую жирную тварь на пол, положил перед ним палку и насекомое схватило ее, используя вместо рук длинные деформированные усики.

- Умница моя! Уже беременная кстати. Так что все будет. И список ваш заценят, не зря, не зря, все не зря. Все не зря, все для дела. Сказать хочешь, что-нибудь? Мне так… Для интереса. Хм… Последняя фраза все ж таки на языке звуков будет, ага, ага. У этих будет из запахов алфавит. Не можешь? Ну это мы мигом.

Старик сделал каменно серьезное лицо, произнес «Абракадабра», хлопнул в ладоши и захихикал. А паралич Духовника прекратился. Духовник понимал, что это чудо лишь оттягивает его смерть, понимал, что исцеления не будет.

Он не придумал ничего лучше, чем тихо произнести, наплевав на зревшее в душе покаяние:

- Ты гнида.

- Нда… Не зря вас забраковал. Тебе такой шанс дали, а ты… Дурень. Я и не говорил никогда, что мол я белый и пушистый. Повторяю, что добрый, я не говорил никогда и никому. Додумывали. Я сказал только «Аз Есмь». Ну теперь все, пора баиньки…

Духовник, погружаясь в темноту, не мог оторвать глаз от размахивающего палкой таракана.



Рассказ третий

Искушения Святого Василия

- А почему так?
- А потому что здесь! (отрывок из диалога с приятелем на прокуренной кухне)

Сей рассказ поведу я вам о житие да искушениях Святого Василия. Какого-такого Василия? А простого Василия. Можа и не Василием даже вовсе величали его, можа Фомой, а можа Евлампием, суть сего сказа ни на единый волос не меняется. Просто сказывали мне ту историю о человеке святоприблажном калики перехожие в кабаке, а тем скоморох передал на гульбище, а уж откуда скоморох о ней прознал, так то единому Богу известно. Ну пущай зваться святой наш будет Василием ибо благозвучно, да видно сразу что человек то был простой, без всяких там расфуфыренных пердимоноклей.

Был наш Василий ни худ, да и не толст, не пригож, да и не страшен, не высок, да и не низок. Да и сам по себе – ни богу свечка, ни черту кочерга. Даже воровать был не приучен, что уж совсем на голову не оденешь. Недотепа. Что есть Василий, что нет его – никому дела до того не было, разве что друзья пьянчужные погоревали бы о нем пару дней, да и позабыли разом. Не было у Василия деньжат больших, никогда не водились. Зато жена была – трясогузка. Семеро дитять по лавкам мал мала меньше. И всем понимаешь жрать подавай, да одевай, да жисть обустраивай. А был наш Василий инженеришка заштатшный, безынициативный, не шибко умный, не шибко ладный – как такому семью то прокормить?

Ну и решил значица Василий Дело открыть. Василий то был человек маленький, а дело сподобился открыть большое, благо и усю технологию да механизьму знал изнутри, почитай полжизни в таких вот делах ворочался, пуп надрывал. Какое такое дело было? Да не суть важно. Большое одним словом. Поболя Василия это уж точно.

Но Дело открыть – это тебе не яйцо почесать. Тут много чаво надобно. И умишка цепкий, как у еврейчат, али армян, и родственнички для блату сокровенного, да и капиталец стартовый тож ой как необходим. Яснее ясного, что ничегошеньки такого у Василия не было. Один пиджачок потертый, портфельчик помятый, шляпа засаленная штаны на подтяжках, рубаху нестиранная да галоши. Вот и весь его капитал. Да еще спиногрызов вагон в придачу.

Ужиматься Василий начал. Все охота было быть не просто Василием, а Василием Васильевичем или хоть ПБОЮЛом. Вроде и басурманское прозвание, а все лучше чем так. Сперва ели один куриный суп с картошкой. Потом без курицы. Потом и без картошки. Наконец перешли на кипяток с кубиками да комбикорм. Доужимались таки. Холодные, голодные, зареванные то, но Василий твердо решил Дело делать, а как сделает Дело то уж есть будут тока икру черную да омарами закусывать. Накопилось тогда денег у Василия на целый пухлый конверт. Сам весь синий, едва ногами перебирает, да про Дело помнит и слабины ни себе, ни родным не дает.

Всяк кто на Руси Дело делать пытался, тот знает, что без бумаги тут никуда. Да не без одной бумаги, а без целой кипы бумаг разных да глупых да бессвязных. Ибо бюрократия она как березки или там группа Кремль - исконно нашенская, родная, хоть и корявая, хоть и бездарная. Василий смекнул (хоть на то ума хватило), что заместо того чтобы всех писарей да дьяков бесчисленных обходить надобно к главному в городе по Делам обратиться.

А Главным по Делам в том городе служил Великан Великаныч. Баааальшой был человек. Огроменный. Авторитетом да властью был крепок аки дуб вековой. Когда беда у кого, все значит в Великан Великанычу – ты нас рассуди, ты нас примири, ты нам помоги. Все же родственнички, все друзья давние, али служили вместе, всяк Великан Великаныча знает. Оттого и была у него Главная Печать. Такую на какую хошь бумажку ставь – разом дело справиться и вопросов не будет и ответов не требуется. Большой то ведь был человек, щеки не во всякую дверь протискивались.

Вот и решил Василий наш в пиджачке да в калошах осенью промозглой, зябкой к Великан Великанычу на поклон идти, Дело открывать. Конвертик припас, деньжата пересчитал, через третьих лиц обо встрече договорился (так уж заведено было, что через третьих, блатут то не было) и получил назначение явится в воскресение прям-таки к Великан Великанычу в палаты. Великаныч то был так уж крут, так уж велик, что и конверты прям у себя чуть не в сенях принимал, и все канешна об этом знали, да кому жаловаться? На Великаныча жаловаться и себе проблем огрести и устои обчества подорвать, а в городе за такое ух!

И вот стоит Василий холодный да голодный (третий день одним кипятком питался то) под дверями в палаты огромные, в хоромы пышные. Ждет. Да не встречает никто. А самому стучаться боязно как-то, да и не заведено так было. Ну и ждет. Пришел то вовремя, утро как раз занялось, заря алая полыхает, а ни Великаныча, ни лакея-привратника нету. Спят все, да похрапывают. Корпоратив вчера был разгульно-веселый, какие уж тут приемы. Тут бы голову от салата оторвать, веки разлепить и то силенок не хватает.

А Василий Стало быть ждет. Ждет. Ждет. Ждет. С ноги на ногу переминается. Очки протирает. В окна заглядывает. А там темень одна да посапывание. Кому он сдался Василий этот с конвертиком своим? Зачем по мелочи больших людей то от отдыха праведного отрывать?

Ждет Василий. Зябко ему. Уйти домой порывается. Может, перенесли встречу? Да как подумает, что Великан Великаныч призовет, а его на месте нет, так страх его пробирает и в вере своей Василий укрепляется. Стало его одолевать первое искушение – холод. И ветер свищет, и изморозь по лужам потрескивает, и пальцы уже коченеют потихонечку. Но крепок Василий был духом, ради Дела да ради Печати главной и не такой мог вытерпеть.

А за холодом и второй искус подкрался, друг Василия Федька из-за угла тащится. Да не один, а с пузырем. С нераскупоренным. Ну Василий хоть недотепой и был, а выпить знамо дело не дурак. «Эй, зема! Чего стоишь жопу морозишь попусту? Пойдем душу да тело согревать, нас уже во дворике и третий дожидается!» Хочется Василию согреться, так нельзя, Дело ждет, Печать может выпадет таки. Конвертик теребит знай в руках да отнекивается – не мешай мол, дело у меня.

Тут за Федькой Гришка выскакивает и орет разудало-радостно «Ой, а закуси-то, закуси-то понабрали! Там в товарном отделе был какой-то переучет избыток списать хотели, да подсуетился народ, теперь можем как князья заморские балык кушать и гусиной печенью заедать». Долго Гришка про яства разномастные сказывал, у Василия уж и кишки псалмы на разные голоса поют, ан нет, нельзя. Все искусы. Изыдите бесы – говорит - и без вас тошно. Мне бы Дело начать, Печати дождаться, а там сами крохи с моего стола собирать будете, да в глаза заглядывать жалобно.

Плюнули Федька с Гришкой и ушли. Уже и ясно солнышко занялось, полдень стало быть, собаки дворовые собираться стали, за ошметки мусора грызутся, да на Василия нехорошо так гастрономически поглядывают. Много собак тех, целая свора, тьма тьмущая и все злые, голодные, зубастые, клыкастые, а то и вовсе того… Бешеные. Ну прмя как коровы. Или как курицы – гриппозные. Нет бы Василию деру дать, да зело крепок духом он был, конвертик заветный в карман положил, палку себе потяжелей взял, да и разогнал собак, хотя и цаптуь его успели и грызануть как следует тож, но ради Печати и не такое можа вытерпеть.

Затем лярвы какие-то мимо пробежали, лясы точили, Василию глазки строили. Срамными своими речами завлекали его, а Василий то окромя жены и баб-то не щупал лет уж десять как. А те хорошие, игривые, глазки масляные, наряды такие, что тока в кине немецком и бывают. Дай, говорят, дядь нам денюжку, а мы тебе хорошо-хорошо сделаем, не посмотрим на то что покусанный, да не страшно, что ты такой бледненький. «Вон!» - кричит Василий. «Дело важней утех плотских! Я, таких как вы еще с три дюжины обработаю, главное сейчас не сорваться!» - такие речи вел Василий, хотя уд срамной с ним ну никак согласится не мог. Так и прыгал в штанах, так и тянулся к девицам, разве что не визжал от предвкушения. Но Василий уд срамной кулаком к земле нагнул и лярвы горемыку нашего покинули, испугавшись таких чудных извращениев.

А как девки стороной прошли, так юркий такой аферюга спекулянт вырисовался. Давай грит мне свои денюшки, а я их тебе в иную валюту, да по такому курсу что аж в глазах зарябит. И ведь не врал же, сволочь! Не врал! Как назло именно этот аферюга не из тех кто запросто так кидает и выгода выходила Василию огроменная, но он и его послал куда подальше, все Печать вожделенную дожидался.

Ближе к вечеру дождь занялся. Сперва то оно как - кап да кап. А потом каааак жахнет. И гроза, и град с голубиный помет размером и молнии и гром грохочет. То уж не просто гроза, то метель, вьюга налетела, да такая, какой лет двадцать как в тех местах не бывало. Вымок-вымерз до нитки Василий, но стоял, ждал, Дело было важное, нужное. Весь измучился, весь скукожился, в горячку нервную впал, все на милость Великаныча уповал, хотя так и не спешил никто к нему выйти.

Ночь Василий простоял у ворот, сон гнал от себя, по лицу бил, чтоб не дай Бог не пропустить встречу заветную. Мороки сумеречные обступали его, лихие люди с ножиками на галстуки порезать грозили, уж и жена с детьми пришла, насильно в дом чтоб затащить – все ни в какую. Уперся Василий ногами в землю и с места его не сдвинуть. Договор о встрече был, значит должна она состоятся! И Печать будет и Дело, раз уже столько всего вытерпел, еще капелюшечку то лиха не тяжко будет.

И жена с детьми ушли (к соседу и навсегда) и люд лихой по подворотням попрятался (а чего им с психа бомжеватого брать, у таких денег не бывает). Снег с утра выпал. Василий, что твоя статуя стоит – сам себя не помнит. Тут то Великан Великаныч и соизволил выйти. Весь вчерашний день он по саунам своим хоромским с девками похмелье гнал, весь день шампанкаое с конфетами ликерными кушал, да и позабыл про недотепу Василия.

Вышел стало быть Великан Великаныч и говорит: «Ой, брат, ой как же ж ты так? Как же ж ты так? Стока ждал, стока ждал… Ай-яй… Ну это мы ничего. Мы тебя ща рюмочку коньячку, да ищо икоркой черной закусишь и будешь ты как человек, а не как заморыш. Ты ж за Печатью пришел, так? Дело хошь делать? Это, брат, хорошо, это брат правильно! Конвертик то с тобой, недотепа ты этакий?»

Вспомнил тут Василий про работу свою прошлую, да про семью пошлую, про голод да про холод, про Федьку с водкой да про Гришку с селедкой, про собак клыкастых да про блядей сисястых, про честного аферюгу да про суровую вьюгу, о кошмарах ночных да о разбойниках злых. Вспомнил он все это стало быть… Выдохнул шумно так долго, да и гикнул удальски:
«А не пошли бы вы, Великан Великаныч, на ***! И Печать свою в жопу засуньте».

И ушел, чистый, блаженный да просветленный.

Святой.

P. S. А что с деньгами из конверта того стало? А кто ж его знает.

Спиздили наверное.

Вот такие вот пироги.

ПРЕВЕД Данте!

[Алхимик Арчер]

Лично мне очень понравилось... написано хорошо и вообще я не люблю общество.... просто я такой вот человек. Да и вообще мне твоё творчество очень нравицо

[claw]

Осилила тока первый рассказ, мне понравился...Попозже остальные почитаю)