Ночь

Проза и стихотворения форумчан

Модератор: Lidia-Lada

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Ночь

Новое сообщение Георгий Старков » 13 фев 2007, 15:29 |

ДОБАВЛЕНО 15 СЕНТЯБРЯ 2007 ГОДА: Проект завершён, полный вариант вы можете скачать здесь:

http://g-starkov.narod.ru/stories/night.zip


Итак, вот я и докатился до собственной фэнтези-повести. :) Правда, фэнтези лишь номинальное, так как тут нет никаких признаков классического фэнтези, как орки, тролли, легионы сил добра и зла, батальные сцены, и т. д. Это скорее квест одного человека в стиле dark fantasy. То есть активно действующий персонаж будет только один, потому и вся книга не предполагается слишком большой.

Повесть (а может, роман, это видно будет) навеяна "Стрелком" Стивена Кинга, рассказами Рэя Брэдбери, композициями из SH3 OST и Broken Notes, треками Афекс Твина и Wialenove, а также некоторыми представителями российской поп-музыки (особенно отмечу песни Марины Максимовой, она же МакSим). Но основные идейные вдохновители - постер в комнате Хизер (фильм Un Notte и его слоган), а также клип на песню группы H. I. M. "Wings of a Butterfly". В целом мне хотелось создать героический квест в готическом полотне с уклоном не на действие, а на "амбиентщину", то есть на окружение. Сильно ощущаются СХ-шные корни (особенно СХ3-шные) - собственно, поэтому я и начал этот проект сейчас, отодвинув другие имеющиеся идеи. Так сказать, пока не выветрился из меня окончательно дух СХ... Кстати, зачаток произведения был положен мной почти год назад в миниатюре, навеянной треком Clockwork Little Happiness из SH3 OST.

Сегодня - первые пять глав первой части. Буду очень благодарен за любые комментарии и конструктивную критику.



НОЧЬ

Вопросов больше, чем ответов; но так и должно быть.


Часть первая
ГОРОД



Глава 1


Когда ты открываешь глаза и видишь свет, то понимаешь, что ещё жива. Если, открыв глаза, находишь только темноту, тебе кажется, что ты мертва.

Именно это я и увидела, разомкнув веки - полную темноту. Несколько секунд я лежала просто так, не сводя с неё глаз. Потом осторожно моргнула, чтобы развеять странную причуду. Но темнота никуда не ушла, и она была чернее всего, что я видела до этого.

Я приподнялась на локтях и услышала, как скрипнули кроватные пружины: знакомый с детства звук. Значит, я была у себя дома, на собственной постели. Это меня успокоило. Всё в порядке; беспокоиться не о чём. Стоит щелкнуть выключателем торшера, и мгла рассеется.

Я протянула руку и нащупала проводок торшера, нашла на нём круглую кнопку. Машинально зажмурилась, чтобы защитить глаза от слепящего жёлтого потока, и надавила на кнопку пальцем. Ничего не произошло. Я нажала ещё раз. Лампа не зажглась. Это уже было что-то из ряда вон.

Я присела на кровати и опустила ступни на пол. Холод линолеума заставил меня поёжиться. Если и бывают на свете отвратительные, но вместе с тем вполне обыденные вещи, то встать голыми пятками на прохладный пол - одна из лучших представителей. Выждав, пока температура ступней и пола сравняется, я встала с кровати.

На мне была лёгкая ночная рубашка; стало быть, я легла спать как обычно. И на том спасибо. Я мимолётом прокрутила в голове последние воспоминания: вечернюю мойку посуды, решение кроссворда в газете и юмористические телепередачи. Да, именно так. Я даже помнила, как пожелала родителям спокойной ночи и пошла в свою комнату. И как, засыпая, засунула руки под подушку. Я делала это всегда.

Значит, ночь.

Я не поверила. На дворе стояло лето, оно уже завершало отпущенный ему срок, но пока ещё было вполне бодрым. И ночи были светлыми, окрашенными в светло-чернильный цвет лагуны, как в романтических кинофильмах. А эта темнота - она напоминала глубокий омут, в котором ничто не отражается; только чёрная вода. Даже сейчас, находясь в своей спальне, в окружении милых и привычных вещей, мне казалось, что я одна в каком-то заброшенном местечке, зловонном и сыром. А как иначе, если ты ничего не видишь - совсем ничего?

Вслепую я побрела вперёд, выставив ладони перед собой, и дошла до двери спальни. Слева на стене был выключатель. Я без раздумий хлопнула по ней. Свет не зажёгся. Я почувствовала неприятное покалывание в пятках.

Комната родителей располагалась прямо напротив моей. В детстве это меня раздражало - всегда есть шанс, что они застанут тебя врасплох, - но теперь была этому рада, как никогда. Два шага поперёк коридора, и я уже нервно сжимаю в руке золочёную дверную ручку. Но прежде чем войти в спальню, я закусила губу от одной крайне неприятной мысли.

А что, если вокруг не темнота вовсе? Я же ничего не вижу. Вдруг что-то случилось с моими глазами?

- Мама? - позвала я, убегая от страшного вопроса. - Папа? Вы здесь?

Темнота и тишина. Я повторила вопрос, громче и истеричнее. Ответа не было, и это подразумевало только одно: родителей в спальне не было. Не желая в это поверить, я зашла в комнату и собственноручно ощупала сдвоенную кровать. Обе постели были разложены, простыни помяты, подушки прижаты к изголовью. Ни мамы, ни папы на кровати я не нашла. Ткань была холодной.

Круто развернувшись, я хотела выскочить в коридор, но тут меня настигло первое испытание: не рассчитав направления, я стукнулась лбом о косяк и завыла от боли. Крови, слава Богу, не было, но я всё равно пару раз всхлипнула. Прикрывая быстро набухающую шишку ладонью, я вывалилась в коридор и пошла в сторону гостиной. Велико было желание лететь пулей, но я себе не позволила. И не только из-за нежелания заработать очередную шишку. Сердце колотилось в груди бешено, урывками, доходя в своих толчках до горла. Я хотела успокоиться, не дать себе испугаться. Возможно, это какой-то сон или игра разума. Или розыгрыш. Да мало ли что.

- Мама? - снова позвала я в гостиной. - Папа!

Их не было.

Я вспомнила, что в кухонном шкафу под раковиной у нас валялся электрический фонарь. Он мог бы сейчас мне здорово пригодиться. Передвигаясь миллиметрами, я взяла курс на кухню, сдерживая дыхание. Но с каждым шагом сердце набирало силу удара, силясь выскочить у меня изо рта резиновым мячиком. Назревала паника: я это осознавала и делала всё, чтобы её не допускать.

В кухне мне пришлось порядком понатыкаться на столы и шкафы, прежде чем я нашла раковину. Первым делом повернула кран, чтобы убедиться, что вода течёт. Она текла, но струя была какой-то немощной и вялой. Но я приободрилась. Света нет, пусть хоть водопровод работает.

Открыв шкаф, я стала рыться в наполняющем его барахле. Бесчисленные плоскогубцы, валики, тёрки; и среди них затерялся большой чёрный фонарь - не тот, что выдаёт слабую жёлтую ниточку света, а настоящая мини-станция, прорезывающая темноту молочным белым конусом. Правда, отец жаловался, что фонарь слишком быстро отъедает заряд батарей. С надеждой, что батареи вставлены в продолговатый металлический корпус и работают, я щелкнула переключателем. Фонарь вспыхнул, как факел, нарисовав на потолке белый круг с концентрическими полутенями. Значит, по крайней мере, я не ослепла. Я улыбнулась своей победе.

Но улыбка недолго держалась на моих устах. Я обвела лучом всю кухню, каждый уголок тесной комнаты. Всё осталось таким, как было всегда - тарелки, рядами стоящие на подставках, над ними сковорода, висящая на гвозде. Холодильник, стол, плита - все на месте. Даже мусорное ведро с апельсиновыми корками на верхушке. Я вспомнила, как мать перед сном раздавала нам с отцом апельсиновые дольки. Было вкусно - я люблю фрукты...

Я вышла из кухни, держа фонарь перед собой, как оружие. Яркий свет делал вещи чёрно-белыми, убивая краски. Я осмотрела гостиную и увидела, что пульт от телевизора лежит на диване. Это я оставила её там, когда шла спать.

- Мама? - ещё раз окликнула я, потирая ушибленный лоб.

Не получив ответа, я перешла к спальням. Сначала заглянула к родителям, чтобы окончательно убедиться, что их нет. Шлёпанцы матери лежали под кроватью, зелёные и ворсистые. Её очки - на тумбочке у кровати. Электрический луч собирался на стёклах зелёным бликом. Но вот тапочек отца я не заприметила.

Я зашла в свою комнату. Первое, что бросилось в глаза, так это постеры. Целая плеяда, поселившаяся на стенах. Это увлечение обычно проходит где-то в семнадцать, но ко мне это не относилось. Даже в двадцать лет я продолжала лепить образы известных людей (а иногда и не очень известных) на обои, вызывая этим нарекания родителей. В белом освещении лица на плакатах выглядели довольно жутко, поэтому я поспешила направить луч подальше от них, в чёрное окно. Как оказалось, зря. Из глубин бездонного стекла на меня тоже направили водопад света, и я увидела там девушку, которая делала то же самое, что и я. У неё было размытое меловое лицо. Одежда - ночная сорочка с синими лепестками цветков. Мне показалось, что девушка вся дрожит от страха вместе с покачиваниями резких теней на стенах. Мне стало страшно. Я проснулась посреди ночи, вокруг темнота, электричества нет, и мама с папой куда-то делись. Было из-за чего приходить в дрожь.

Я сделала очередную оплошность - выключила фонарь, не желая смотреть на своего двойника и на неживые лица на постерах. Темнота вернулась - после света ещё более густая и угнетающая. И тут я заметила нечто, из-за чего у меня опять ёкнуло сердце.

За окном было темно. Ни одного огня. Ни в домах, ни на фонарях или в проносящихся мимо машинах. Словно дом находится не в городе, а посреди леса. Район, конечно, у нас был не самый престижный, но всё-таки в любое время суток улица бывала освещена. Порой непрерывная панорама больших и малых огней раздражала меня - тогда я засыпала под укрытием толстых бархатных штор.

"Что же это такое?" - ошеломлённо подумала я, подбираясь к окну. Надеялась увидеть там, снаружи, хотя бы малую искорку, но надежды так и остались надеждами.

На улицах лежала мгла. Наш дом словно парил в просторах далёкого космоса. Я взглянула на небо и не нашла ни одной звезды. Дома, фонари, машины, луна, звёзды - все словно сговорились и устроили надо мной (или над всем городом) этот не очень смешной розыгрыш.

"Облака, - лихорадочно зацепилась я за единственное разумное объяснение. - Звёзд нет, потому что облачно".

Но в памяти сразу воскресло воспоминание, такое недавнее - как я в последний раз смотрела в окно, прежде чем лечь спать. Небо было синим вблизи и ярко-алым у горизонта, где садилось солнце. До самого края не было ни пёрышка, намекающего на дождь. Я ещё порадовалась, что завтрашний день будет, судя по всему, из череды последних по-настоящему летних дней, и я смогу прогуляться по городу, напоследок вкушая аромат лучшего времени года.

Я крепко зажмурилась и провела языком по нёбу. Из-за того, что во рту пересохло, прикосновение языка было шершавым и неприятным. Палец почти непроизвольно нажал на переключатель фонаря. Открыв глаза, я вновь увидела чёрное стекло в жёлтом сиянии, словно закрашенное чёрной краской, и колеблющейся образ напуганной девушки за его гранью. Можно было протянуть руку и убедиться, что стекло настоящее, а не плод воображения, но я не стала этого делать. Вместо этого мне стало неуютно, что в одной ночной рубашке. Я отвернулась от окна и выхватила лучом стопку одежды на круглом стульчике. Положив фонарь на кровать, я начала одеваться - наспех, словно во время бомбёжки. Все мои жилы рвались наружу от пустой квартиры, которая в темноте казалась тесной и зловещей. Была безумная вера, что окно всё же обманывает меня, и когда я переступлю порог дома, то увижу красноватые яблоки фонарных ламп и змею автомобильного потока, издающую мерный гул. Мои зубы стучали, когда я натягивала на себя джинсы и серую домашнюю блузку. В свете фонаря серый цвет становился чёрным.

Схватив фонарь, я выпорхнула из спальни, промчалась по коридору в гостиную, оттуда - в прихожую. Плащ мамы висел на вешалке, но пальто отца отсутствовало. Рядом примостились мои бордовые туфли на низких каблуках и летние кроссовки. Я без раздумий выбрала туфли - просто привыкла в них ходить. О чём впоследствии пожалела...

Квартира наша располагалась на втором этаже. Всего этажей в доме было шесть, и считалось, что чем выше ты живёшь, тем престижнее. Я полагаю, уже этот факт красноречиво говорит о финансовом благосостоянии нашей семьи. До лестничной площадки вёл длинный и узкий коридор с рядами дубовых дверей по обе стороны. Даже днём мне не доставляло удовольствия путешествие по недрам этой "горловины" - что уж говорить, когда тьма была непроглядной. Я нервно озиралась, сбавляя темп. Когда справа блеснула дверь с числом 204, мне захотелось постучаться. Мистер Грейнджер из 204-й был единственным нашим соседом, которого я знала более-менее тесно. Свело нас общее увлечение - а именно книги. Старик был библиофилом старой закалки. В моём лице он нашёл своего верного воздыхателя. Я провела много замечательных часов в его читальной комнате, который мог дать фору любой библиотеке редких изданий. В-общем, у меня мелькнула мысль попробовать достучаться до мистера Грейнджера, но я пошла дальше. Возможно, я знала, что он там больше не живёт, и я потрачу время впустую. Или была слишком напугана - желание вырваться из плена обступающих меня стен затмило все остальные порывы.

Я побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Всего один пролёт; много времени это не заняло. Внизу, у выхода, я заметила ещё кое-что: дверцы почтовых ящиков были распахнуты настежь. В самих ящиках ничего не было, просто все были открыты, как по команде. Задержав на них взгляд одну секунду, я рванулась к двери.

Фонарь был действительно сильный, но до сих пор его мощь ограничивалась преградами стен. Когда я вышла на крыльцо, белый конус развернулся в полную силу, разом увеличив свою протяжённость раз в пять-шесть. Но дальше даже он меркнул, помаленьку рассеиваясь в неприступной мгле. Я затравленно огляделась. Единственная мысль в тот момент была: "Окно не врало". За пределами дома была ночь. Не летняя и не осенняя - просто ночь. Другого слова не подобрать.


Глава 2


Одно хорошее обстоятельство всё-таки было в том, что я узрела, покинув дом: мгла была не абсолютной. Хотя в окно мир казался сплошным чёрным монолитом, на улице я могла различить смутные очертания близлежащих предметов. Перил ступенек, например. Или низеньких смешных деревьев, которые росли под окнами первого этажа. Это было странно, учитывая отсутствие луны и звёзд, но лучше, чем полная чернь. Мои нервы такого вряд ли выдержали бы.

Я направила свет под ноги и осторожно спустилась по лестнице. Когда каблуки стукнули об асфальт, я начала водить фонарём попеременно то влево, то вправо, находя разные знакомые предметы. Палисадник, выкрашенный в бело-зелёный цвет (красили всем домом прошлой весной, мне тоже достался небольшой участок), клумбы и двери гаражей. Было ветрено - буквально через минуту я начала нещадно продрогать в тонкой блузке.

Наконец, я остановила луч на стене дома, где была свежая надпись-граффити: "1977". На днях её наверняка закрасили бы поверх цветом фона, но вот уже неделю надпись радовала глаз, когда я возвращалась домой. Мне она нравилась, и я раздумывала о том, что могло означать это число минувших лет - год рождения, или же год свадьбы, или ещё какое-то знаменательное событие для писавшего? Но теперь от граффити мне стало страшно. Это действительно жутко - видеть привычные, ставшие частью рутинной жизни вещи, когда вокруг всё летит в тартарары. Я поняла, что я одна. В этом доме. На этой улице, а может, даже в городе... в мире. На макушке зашевелились корни волос.

- Кто-нибудь? - закричала я. Голос вышел тихим и несмелым. Безмолвие отозвалось эхом, которое быстро угасло.

- Люди, отзовитесь!

Скоро я уже истошно вопила, срывая голос, и никто не откликался. Тогда я побежала. Обогнула дом и выбежала на тонкую улицу, мощёную разноцветными камнями. Луч фонаря скакал перед глазами - прыг-скок, прыг-скок. Я бежала без всякой цели, подхлёстываясь собственной паникой, и кричала, кричала...

- Кто здесь? Мама! Папа!

Топот ног по асфальту совпадал с ритмом сердца. Небо было пустотой, дома - эфемерными силуэтами, водопроводные трубы через улицу - расплывчатыми готическими арками. Я пробежала два квартала и не встретила никого, не услышала ничего, кроме собственного визга. Эхо звучало громче в тесном пространстве улицы, отражаясь от домов, перекликаясь с самим собой. В какой-то момент я осознала, что рыдаю между выкриками, но на бегу слёзы быстро высыхали.

Улица примыкала к другой, более широкой. Пока я добиралась до перекрёстка, машин на проезжей части не было, а тут, под неработающим светофором, я в первый раз увидела это жуткое зрелище: два автомобиля стояли, вплотную примыкая друг к другу. Водители, должно быть, ждали, что красный цвет сменится на зелёный... в тот миг, когда что-то случилось. Стёкла окон высокого синего "джипа" были тонированы, в них увидела только блеск собственного фонаря. Вторая машина была куда как скромнее, "додж" цвета металла (или мёрзлых облаков). Луч осветил пустой салон и обитые бархатом сиденья. Я остановилась, переводя дух. Лёгкие сжимались в комок, чтобы тут же расправиться и болезненно врезаться в диафрагму. Прижав руку к вздымающейся груди, я смотрела на покинутые автомобили. Эти мерзкие ухмылки на передних бамперах всегда бесили меня, но я и не полагала, что они могут выглядеть настолько зловеще. Словно затаившиеся хищники из джунглей, они отражали свет фонаря глазами-фарами, готовясь к броску. Я отвела луч в сторону, но там тоже увидела скопление застывших машин. Среди них был даже фургон с нарисованным на боку жёлтым лимоном. Поток не двигался и не шумел, будто кто-то снял мгновенный кадр улицы.

Пошатываясь, я побрела по тротуару, держась подальше от этих ночных хищников. Страх неторопливо набирал силу, как бассейн, наполняющийся водой, зато первая волна паники пошла на убыль. Кричать мне расхотелось. Всё равно меня никто не слышал, да и горло уже не позволяло. Ноги устали, грудь усеялась малюсенькими иголками, так что о беге тоже думать не стоило. Что мне оставалось, так это медленно идти вдоль улицы, вслушиваясь в звенящую тишину и отстраненно покачивая фонарём. Слёзы продолжали сочиться из глаз, хотя в душе успело воцариться странное умиротворение. Я машинально заглатывала их, чувствуя солёный привкус. Белый круг освещал асфальт с паутинообразными трещинами. Дома чернели рядом; я и не замечала никогда, насколько они высокие. Того и гляди, накренятся и упадут прямо на меня, раздавят, как букашку. Один раз я направила фонарь на ближайшее здание, увидела бесчисленные провалы-глазища, следящие за мной, и быстро вернула луч себе под ноги. Так было гораздо лучше.

Была знакомая мне автобусная остановка, где продавали газеты. Обычно тут бывало людно, даже по вечерам, потому что рядом стоял лучший кинотеатр нашего городка. Я увидела пустые скамьи и закрытое окошко киоска, окружённое ворохом свежих газетных выпусков. Из мусорного бака рядом торчало горлышко бутылки из-под колы. Я прошла мимо остановки, чувствуя, как сердцебиение перестаёт зашкаливать, более того - оно всё замедляется, как будто собирается остановиться совсем. Задержалась немного у афиши кинотеатра, разглядывая закалённого мужичка в синей сорочке, со здоровенным пистолетом в руке. Очередной сногсшибательный боевик. Такие фильмы были не в моём вкусе. Мне больше нравились драмы, психологические триллеры и комедии. И то и другое в нашем кинотеатре показывало довольно редко.

"Это же странно, - размышляла я, продолжая отсчитывать шаги. - Это просто невозможно. Я иду одна по городу. Почему? Все эти пустые машины - где их хозяева? Почему в домах никого нет?"

Вопросы налетали урывками, будто бы нехотя, но зато их было великое множество - помилуй Бог. Слишком много для моей бедной несмышлёной головки. Мало того, вопросы нагоняли очередной приступ паники. Я уже ощущала муравьиный марш по спине, поднимающийся от копчика к лопаткам. Крик снова рвался наружу, и кровь горячилась в венах. Мне стоило огромного труда избавиться от паники. Для этого пришлось встать на месте, выключить фонарь и с силой опустить веки. Стиснув зубы, я сказала себе, что раз вопросов слишком много, можно пока сконцентрироваться хотя бы на одном из них, который главнее всех. Вот скажем... куда я иду?

Только сейчас я вдруг поняла, что с того момента, как вышла из дома, я бессознательно шла по вполне определённому маршруту. Я не удивилась, почему выбрала именно эту дорогу. Другой альтернативы не могло быть.

Я зажгла фонарь. Центр города был гораздо ближе отсюда, нежели от дома, и кладбище покинутых машин на дороге стало плотнее. Как и сами строения, которые стали ещё выше и грознее. Задавшись установкой глядеть под ноги и больше никуда, я опять пошла вперёд, ускоряя шаги.


Глава 3


Отец мой, Тьян Гарднер, был часовщиком по призванию, если только таковые существуют в природе. Никого я не видел кроме него, кто так любил бы свою работу. Он любил время, и он любил механизмы для его измерения, готов был часами рассуждать о центровке маятника в настенных часах или о временных аномалиях, которые наблюдаются в горных пещерах. При этом его совершенно не заботило, интересуют ли эти вещи собеседника или тот уже подрёмывает в кресле. Главным для него был сам рассказ.

А каким он был мастером, когда речь заходила о починке часов! Без ложной скромности предположу, что если собрать тройку лучших часовщиков всей планеты, то мой отец вошёл бы в эту команду. Работал он с упоением, и ремонт самого сложного механизма занимал у него не более одного дня - от микроскопических часиков на золотых цепочках до здоровенных "шкафов".

Я с детства часто бывала в каморке отца, которая называлась аскетически: "Ремонт часов у Гарднера". В первый раз он привёл меня туда, когда мне едва исполнилось три. А в последний раз я заходила в это волшебное тикающее царство две недели назад. За всё это время там ничего не менялось. То есть совсем! Казалось, отец настолько совладал в своём мирке с часами, что время остановило свой полёт у его рабочего места. Потому-то я и наведывалась туда - просто приятно иногда вновь ощущать запах проскальзывающего сквозь пальцы детства, и знать, что есть в этом мире вещи незыблемые.

У отца не хватало денег на шикарный офис, так что он располагался в одной из тех огромных коробок, которые сдаются под офисы мелким предприятиям. Как и в случае с квартирой, здесь действовало правило: чем выше, тем лучше. "Ремонт часов у Гарднера" находился на первом этаже практически у входа.

После того, как я определила для себя цель, мне стало немного спокойнее. Почему я решила, что отец должен пренепременно находиться на рабочем месте, я старалась не думать. Единственным утешением было отсутствие пальто отца в прихожей.

Я осмелилась поднять голову, только когда оказалась у дверей офисного здания, внутри которого была отцовская каморка. Безликость этого строения не нравилась мне и раньше; при нынешних обстоятельствах чувство неприязни выросло вдесятеро. Я увидела кричащие плакаты над входной дверью, зазывающие людей. Среди этого вороха, конечно, был и отцовский, но он совершенно затерялся в буйстве красок, как-то: синее на жёлтом, чёрное на белом, белое на красном. Я отыскала лучом небольшой прямоугольник с серым фоном, где был изображён циферблат будильника. И скромная надпись поперёк: "Ремонт часов у Гарднера". У меня защемило сердце. На что я надеюсь, спросила я себя. Неужели на то, что отец будет меня ждать в этой железобетонной коробке?

Я поднялась по лестнице и зашла в здание. Холл первого этажа был довольно просторным. Приёмная была закрыта. Я отвёл свет к длинному коридору справа, где начиналась очередная кавалькада вывесок. Постояла с минуту, набираясь храбрости: не хотелось отходить далеко от спасительной двери, ведущей на улицу. Всё чудилось, что стоит сделать пару шагов, как выход за спиной испарится, оставив вместо себя сплошную стену. Тишина, царящая в холле, невероятно угнетала, даже больше, чем темнота. Ну не могло быть так тихо в нашем мире. Каждую секунду жизни я слышала хоть какой-либо, да звук: рокот холодильника, или гул машин, или свист ветра над крышей. А тут - ничего. Даже сердце, кажется, перестало биться. Я решительно вобрала воздуха в грудь и прошла в коридор, стараясь как можно громче стучать каблуками о пол. Эхо разносилось по этажу, создавая видимость, что я не одна.

Третья дверь справа принадлежала отцу. И она, конечно, была заперта, более того - забрана поперёк массивным засовом. В груди у меня что-то оборвалось. Я тупо глядела на застекленную витрину, устланную различными часиками, и спрашивала себя, на что я рассчитывала. Часы жизнерадостно блестели на свету, и я ощутила в их сиянии какую-то издевку. Некоторые из них ещё ходили - секундные стрелки неслышно двигались, но витрина была сделана из звукоизолирующего стекла, так что я ничего не слышала. Почётное место в картине занимали золотые механические часы, слишком крупные, чтобы зваться наручными. Но в то же время размеры не позволяли называть эти часы настольными. Отец ими очень гордился, говорил, что это настоящая редкость, и для часовщика настоящее счастье иметь подобный экземплярчик. Мне вдруг захотелось разбить стекло, вытащить эти часы из витрины и положить себе в карман. Желание было таким острым, что я начала замахиваться фонарём.

"Что за глупости?" - одёрнула я себя. Ничего себе любящая дочка, которая, проснувшись в темноте, первым делом бежит крушить и грабить отцовское имущество. Я даже улыбнулась этой мысли, но сама ощутила, насколько эта улыбка смотрится неестественно.

Отца нет, что дальше? Я подумала о матери. Она занималась только домашним хозяйством, так что места работы у неё не было. Ещё три года назад преподавание английской литературы было важной составляющей её жизни, но с той ночи, когда у неё случился инсульт, она могла передвигаться только в пределах четырёх стен. Она увядала на глазах, хотя была на десяток лет моложе отца. Даже сейчас мать была очень красива... болезнь могла отобрать у неё кровь и здоровье, превратив кожу в папиросную бумагу, но красоту - нет.

Я пережёвывала губы, раскачивая фонарём. Нужно было поскорее что-то придумать, иначе неопределённость могла быстро свести меня с ума. Какая-то цель, неважно какая. Главное - не стоять в оцепенении среди пустого коридора, ощущая на плечах тяжесть пятиэтажной громады, которая возвышается надо мной.

Например, сходить в туалет. Он был рядом, в трёх шагах. Я дошла за считанные секунды. Не то чтобы мне сильно хотелось, но раз подвернулось...

Я несмело толкнула дверь с женским силуэтом. Синеватый кафель матово заблистал в свете фонаря. Раковины, кабинки - всё как полагается. Почему-то при взгляде на убранство мне совершенно расхотелось входить, но, в конце концов, мне нужно было немного времени, чтобы более-менее спокойно обдумать своё положение и то, что мне делать дальше. Я прошла в одну из кабинок, и - ну не чудо ли - услышала тихое журчание воды в трубах. Безмолвие было сломано. Я искренне порадовалась этому, хотя понимала, что это ничем помочь мне не может.

Сколько бы я ни размышляла, вслушиваясь в игру воды в водопроводе, я ни к чему не пришла. Единственным светлым проблеском была ничем не обоснованная вера, что где-то в городе должны быть ещё люди. Я не знала, что произошло, но раз меня затянуло в этот кошмар (другого слова и не подберёшь), то почему бы и не кого-то другого из тысяч жителей нашего города? Значит, я не одна, нужно только поискать... Но беда была в том, что я понятия не имела, где искать. Мне не хотелось бродить случайно вдоль ночных дорог среди мёртвых машин, выкрикивая визгливые кличи. Даже сейчас, находясь в кабинке, при воспоминании об этом жутком путешествии защекотало глаза, а в горле встал солёный комок.

"Прекрати", - нервно приказала я себе и, закрыв глаза, дождалась, чтобы приступ горечи прошёл.

"Должно быть, это сон. Может, ты больна. У тебя температура, и ты бредишь. У твоей постели врач, который кладёт марлевую повязку на лоб..."

"... ты умираешь".

Да хоть так, и то лучше. То, что происходило вокруг, не могло быть правдой. Белый круг от фонаря на двери кабинки - фальшивка. Эта ночь - не настоящая.

Я вышла из кабинки и подняла фонарь с пола. Мне кажется, или луч потихоньку ослабевает? Должно быть, такая махина съедает немыслимое количество заряда. Батареям долго не жить.

Я подошла к раковине, чтобы вымыть руки. Смотрела на серебристую головку крана, и больше ни на что. Передо мной было обширное зеркало - меньше всего мне хотелось увидеть в нём себя. С детства я усвоила, что смотреться в зеркало в тёмное время суток - дурная вещь. Особенно, добавила я про себя, подставляя ладони под воду, если ты так напугана и знаешь, что выглядишь из рук вон плохо.

Но когда я брала фонарь после того, как умылась, глаза случайно зацепились за освещённую поверхность зеркала. Так что можно сказать, что я проиграла. За зеркалом опять была ненавистная двойница, нагло поливающая меня шквалом белого света. С мертвенно-бледным лицом, расширенными глазами и приоткрытым ртом. Раз взглянув, я уже не могла отвести взгляда и жадно изучала каждую складку на её серой блузке с кармашком на груди. Волосы растрепались, но из-за того, что я носила нехитрую причёску (прямые чёрные волосы немного ниже плеч, мода навсегда), это было незаметно. На лбу красовалась шишка пурпурного цвета. Я потрогала себя за кончик носа, убеждая себя в собственной реальности. Двойница сделала то же самое. Я заметила, что она неосознанно сутулится, словно на плече лежит тяжёлая ноша. Это было плохо, и я немедленно исправилась. Конечно, через минуту я упущу контроль, и спина опять прогнётся, но я это сделала.

Около минуты я изучала своё отражение с бессмысленной педантичностью. Не знаю, чего ждала - может быть, какого-то подвоха, например, что двойница за стеклом шевельнётся без моего участия. Она этого не делала. Вода текла в трубах, и когда мне в конце концов надоело видеть подрагивающее бледное лицо, я отвела глаза в сторону кабинки, откуда доносилось журчание. Тут я впервые столкнулась с ужасом, подобным удару молнии - крошащим нервы и кости, оставляя от тебя лишь оболочку, распираемую животным страхом.

Кабинка была не пуста. Пока я любовалась собой, там, в тёмном пространстве, выросло нечто, что молча наблюдало за мной. Фонарь не был направлен на кабинку, но я увидела присутствие чёрной фигуры в проёме. Сдаётся мне, фигура даже шевельнулась, когда я увидела её. Я открыла рот, втягивая воздух; кожа на всём теле съёжилась, поры закрылись, ледяная волна пронеслась от макушки до пяток. Раньше я считала, что "окатило ведром воды" - лишь образное сравнение... но это было действительно так. Меня передёрнуло, на меня обрушился мерзлый водопад. Должно быть, невыразимая паника длилась недолго. Когда способность соображать вернулась, я схватила фонарь и судорожно развернулась к кабинке. Трубы по-прежнему отливали тихую музыку, унитаз сиял эмалью, и никого не было. Никого.

Я выскочила из туалета, как пущенная рогаткой. Наступила реакция: меня начало всю трясти, зубы не попадали друг на друга, и снова вернулось ни с чем не сравнимое ощущение потерянности в глубоких катакомбах. Скорее наружу, на свежий воздух, под тёмное небо... Ощущая омерзительный привкус во рту, я побежала к выходу, даже не взглянув на каморку отца. Позже я опять-таки проклинала себя за спешку и трусость. Мне пришлось много о чём жалеть в будущем...

Только согнувшись пополам на крыльце и сжимая в пальцах железо перил, я кое-как пришла в себя. Закрыв глаза, я попыталась прочитать успокаивающий стишок, выученный в детстве, но слова забылись, и я бросила это дело после второго куплета. Ветер усилился; наверное, он уже мог катать по асфальту обрывки газет и мелкий мусор. Но, странное дело, обычно в ветреные дни город подавал голос - ну знаете, гудение проводов, и водостоки на крышах орут дурным тоном, - а этой ночью ветер гулял по улицам без малейшего шума. Разве что тихий шелест, да и то, может, игра возбуждённого воображения. Может, ветер разгонит тучи, загораживающие небо? Я выпрямилась и подняла голову вверх, но по-прежнему не увидела звёзд. Чёрный купол накрыл мир.

"Что же это было? - задала я себе вопрос. - Там ведь правда кто-то был. Это была не галлюцинация."

И боязливо оглянулась. Никто не рвался наружу из пустого офиса, никто не преследовал меня. Хотя, конечно, темнота не давала возможности утверждать это с уверенностью.

Я верила в монстров. Святое дело всех детишек - верить в чудовищ, которые ждут тебя под сенью кровати, но к определённому возрасту это проходит. Скажем так, это не мой случай. Мать иной раз упрекала меня за то, что я слишком многое захватила с собой из детства. Все эти постеры, кипячёное молоко по утрам, и глупые, глупые страхи. Я виновато оправдывалась и уверяла, что уж чудищ-то я давно не боюсь, потому что уже большая. А сама перед сном натягивала одеяло до подбородка. Всякий знает, что плотная ткань - лучшее средство против исчадий ада.

Монстры есть. И, кажется, я только что видела одного из них. В этот раз мне повезло, я убежала.

"Ну что за вздор!"

Я спустилась вниз. Замёрзшая река машин была тут как тут. Переводя луч с одного автомобиля на другой, я в полную меру почувствовала свою потерянность. Дальнейшее было смутно, и я постепенно склонялась к единственной здравой мысли, которую можно было найти в моём положении: вернуться домой, не глядя по сторонам, подняться в квартиру, лечь на кровать и уснуть. А когда я вновь разомкну веки, сон кончится и всё вернётся в круги своя.

Потоптавшись на месте, я направилась было назад. Механический гром, который загремел над городом в эту секунду, заставил меня испустить крик. Гулкий чугунный звук застал меня врасплох; словно кусок неба откололся и упал на землю, оставив солидную вмятину. Звук был страшно знаком, уже через мгновение я поняла, что это такое, и оборвала свой визг. Через пять секунд гром повторился. Потом - ещё. Били старые часы на такой же старой ратуше в центре города. Ратуша была построена нашими предками, осваивавшими эти земли два столетия назад, когда город размещался в кучке деревянных кварталов. Часы исправно работали до сих пор, но их глас в обычное время добирался не дальше первого ряда домов. Шум города был сильнее, он растворял в себе бой часов, как войлок впитывает влагу. Но сегодня время было не обычное. Воздух был прохладен и чист, город вымер вместе со своим непрекращающимся гулом - и эхо ратуши докатилось до самых дальних уголков. От офисного центра до ратуши было подать рукой, вот куранты и обрушились на меня пушечным выстрелом.

Задержав дыхание, я прислушивалась к единственному источнику звука. Мощные раскаты повторялись. Как могло так получиться, что электричество и машины не работают, а часы продолжают бить? Что, интересно, заставляет их отплясывать свой ритм? К своему стыду, я не знала. Отец наверняка рассказывал об устройстве часового механизма, но я то ли не прислушивалась, то ли запамятовала. После двенадцатого удара ратуша умолкла, передав смену тишине. Полночь - или полдень?.. Хотелось верить, что всё-таки первое.

Я испытала разочарование. Пока часы били, я ждала чего-то, что должно было измениться под их властным зовом. Но вот всё кончилось, и что поменялось? Взошло солнце? Вспыхнули звёзды, проткнув чёрную марлю неба? Машины пришли в движение?.. Как бы не так.

"Но ведь другие-то должны услышать куранты, - осенило меня. - Если в городе осталась хоть одна живая душа, она поймёт, что это невольный сигнал к действию. Ратуша - вот место сбора!"


Глава 4


Ратуша стояла рядом с главной площадью. Это была главная и почти что единственная достопримечательность города. Часовая башня напоминала уменьшенную копию Биг Бена, и не только башнеобразным внешним видом, но и зычностью курантов. Я добралась до площади без особых приключений. Как и следовало ожидать, машин на примыкающих улицах было больше всего - приходилось буквально протискиваться через их строй, чтобы пересечь улицу. Я пережила неприятный момент, оказавшись зажатой между передним бампером грузовика и багажником внушительного "опеля" . Уж слишком явно чувствовалось соприкосновение с холодным железом, чтобы не думать о том, что произойдёт, если вся свора вдруг оживёт, заревёт моторами, да кинется вперёд. Я поджала губы и стала проталкивать себя дальше.

На обширном пространстве площади ветер гулял вовсю. Меня подивило, что он не дует с одной стороны, как обычно, а попеременно меняет направление и силу, словно кружит замысловатыми вихрями. Может, мне лишь показалось... но вроде бы ветер подстраивался таким образом, чтобы доставлять мне как можно больше неудобств. Стоило мне повернуться лицом к ратуше, пока невидимой за мраком - и ветер немедленно бежал ко мне с той стороны, изрезая лицо лезвием. Тогда я становилась к нему спиной, но и тут коварный ветер ждал меня, стремглав разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Мне было не угнаться за ним.

"Ну вот, дожила, - мрачно подумала я, поднимая ворот блузки. - Уже и ветер стал твоим врагом."

Всё это время я не забывала старательно раскачивать фонарём, чтобы дать о себе знать тем, кто собрался под ратушей. Я уже была близка, и если там кто-то был, то он должен был меня увидеть. Молчание сохранялось. Я скрепила сердце, готовая к худшему. И была, в принципе, не очень удивлена, увидев, что возле стен ратуши нет ни одной живой души. Заасфальтированная часть площади не доходила до строения двух-трёх футов. На полосе пыльной земли трава не росла. Я остановилась и подняла луч наверх, выхватывая из темноты почерневшие деревянные стены. Белый циферблат с готическими римскими цифрами по кругу находился прямо надо мной, и я увидела то, от чего у меня в очередной раз замерло сердце: на циферблате не хватало стрелок.

Странно выглядел пустой круг, не обрамлённый привычными монументальными железными стрелками: одна длинная, другая короткая, и та, которая подлиннее, каждую минуту нехотя проворачивается на очередной угол, выверенный до градуса. Я машинально направила фонарь на землю перед собой - а не вывалились ли стрелки прямо туда? Земля была пуста. Следов того, что стрелки когда-то лежали там, я не заметила.

Снова вверх. Лицо ратуши, лишённое указателей. Картина отдавала безотчётной мерзостью - словно перед тобой человек без глаз, с заросшей плотью вместо глазниц. Я сглотнула слюну, вспомнив, как выглядели часы, которые оставались лежать на столе отца, когда обед заставал его за работой - с раскуроченными внутренностями, железными, но оттого не менее нежными и хрупкими. Зачастую на циферблатах их тоже не хватало стрелок. В такие моменты я старалась не заходить в комнату отца.

"Почему они сделали это? Кто мог..."

Отсутствие стрелок лучше, чем что-то другое, открыло мне глаза на нелицеприятный факт: на площади никого не было и не намечалось. Размеренный зов оказался ещё одной лживой надеждой, как и офисное здание. Я могла ждать под ратушей, пока не окоченею под порывами ветра, но никто сюда не пришёл бы. Просто...

Просто в городе никого не было, кроме меня.

"С чего ты взяла? - взревела я на себя. - Ведь прошло всего полчаса, как отбили куранты! Люди ещё не успели добраться до площади. Они придут, стоит только немного подождать..."

Вторая моя половина - та самая, которая сказала, что я одна, - понимающе усмехнулась и затаилась до поры, предоставив первой право стучать зубами под ветром. Я не стала заходить в ратушу, потому что на двери её день и ночь висел большой замок: администрация не желала, чтобы исторический памятник стал пристанищем молодёжи, слоняющейся по улицам, распивая пиво. От нечего делать я стала мерять шагами периметр старого здания, попутно отыскивая место, где ветер дул слабее. Свет из фонаря заметно ослабел, но я не хотела его выключать. Так было больше шансов, что меня заметят те, кто придут на площадь.

Найти укрытие от ветра мне не удалось, потому что, как я уже говорила, он кружил вокруг, как вражеский шпион. Чтобы не остыть окончательно, я вынуждена была ходить без остановки. В первые минуты ещё старалась занять голову какими-то мыслями (о том, что я скажу тем, кто скоро явится к ратуше, или куда делись стрелки часов, и кого я видела в кабинке туалета), но довольно скоро холод проник под кожу, убивая думы, и ожидание превратилось в бессмысленную прогулку вокруг ратуши. Глаза сконцентрировались на колеблющемся круге света, уши слышали стук собственных каблуков... больше ничего я не воспринимала. В голове повисло опустошение, время от времени прерываемое горькой мыслью, что я вполне могла бы надеть перед выходом что-нибудь потеплее, чем эта невесомая блузка.

Однажды мне показалось, что я услышала шорох приближающихся шагов. Я встала как вкопанная и обвела фонарём вокруг, давая сигнал. Шорох немедленно стих; так же быстро растаяла моя уверенность в наличии его. Я выдавила из себя неуверенное: "Эй?", но ветер заглушил клич, не давая пролететь и пятидесяти ярдов. Я сбросила напряжение через минуту, когда стало ясно, что шаги были иллюзией. И опять упёрла взгляд на белый конус и границу асфальта с землёй, которая мелькала в нём.

Это длилось долго, но надежда ещё тлела во мне последним красным угольком в печи, когда наступила развязка. Гул, грохот и эхо - всё это налетело одновременно. Уши заложило, будто туда напихнули ваты. Я вскрикнула и подняла голову к небу, уже начиная понимать, что второй раз купилась на один и тот же фокус. С одним-единственным отличием: на этот раз я находилась прямо у источника звука, поэтому неудивительно, что бой часов подействовал на меня сродни артиллерийской канонаде. Игла высшего ужаса жалила всего один миг, потом убралась в своё гнёздышко. Но я была уже не та. Игла была отравлена; за короткое мгновение она убила мою надежду: пожалуй, самое ценное, что у меня оставалось.

Снова луч осветил циферблат без стрелок, и снова зрелище было необъяснимо жутким. Часы продолжали бить; я заметила, что белый диск циферблата подрагивает с каждым ударом курантов. Один удар, два, три...

Итак, прошёл час, и я была по-прежнему одна на главной площади. Стрелки тоже не вернулись на место. Интуиция моей половинки оказалась верной. Я закрыла глаза, прислушиваясь к продолжающемуся ночному музицированию. Что же мне делать дальше? Ждать? Бежать? Куда идти, если всё равно никто меня не ждёт?

"Одна, - паника во мне нарастала с осознанием страшного смысла этого слова. - Одна, совсем одна! Этого не может быть! Это сон!"

В книгах и фильмах герои, попав в невероятную историю, первым делом щипали себя за какое-нибудь мягкое место. Если боль имела место быть, то они приходили к выводу, что происходящее - жестокая реальность, и им нужно начать действовать. А если боли не было, то можно было расслабиться, ведь утро всё равно придёт, и ты окажешься на своей постели. Другое дело, что я не помнила случая, когда выпадал второй вариант. Но попробовать стоило.

Я с содроганием поднесла правую кисть к щеке и вцепилась ногтями. Ногти были не острыми, но всё-таки вонзились неглубоко под кожу. Боль была тупой и ноющей, она заставила меня поморщиться. Вот и всё. Это была последняя ниточка, и она оборвалась. Мне теперь оставалось только признать реальность окружающего. Я не спала. Это было в самом деле... и я была одна.

"Нет. Нет - нет - нет. Во сне тоже возможны болевые ощущения."

Может, это даже правда, но как тогда быть с холодом? Я буквально превращалась в сосульку, ветер замораживал мозг костей, не помогала никакая ходьба - это ли не реальность? Я подставила ладонь под свет и увидела побелевшие кончики пальцев. Кожа сморщилась и засохла. Возможно, через десяток минут я заработаю отморожение. Если это называть сном, какова действительность?

Пока я разбиралась с собой, куранты окончили свой перезвон и замолчали. Последнее эхо укатилось на дальние кварталы, и я представила, как отзвук пролетает над грязными домами на окраине, выбирается в лес, окружающий город, и теряется между стволами деревьев, над которыми тоже висит странная ночь.

"Сколько раз?"

Задав себе вопрос, я с удивлением поняла, что знаю ответ. Буря в голове не помешала машинально считать количество ударов. Я могла назвать точное число - двенадцать. Ратуша провозгласила полночь, как и шестьдесят минут назад. Если я подожду здесь ещё час, то снова увижу, как трясётся циферблат каждый раз, когда колокола выводят двенадцатый час. Замкнутый круг, которому нет конца.

Это стало последней каплей. Я почувствовала, как затряслись все мои члены, будто каждая пора тела раскрылась под дуновением ветра. В жилах потекла не кровь, а жидкий азот, разрывая сосуды. На этот раз чувство, охватившее меня, было не страхом и даже не паникой. В тот момент я не была в состоянии подыскать ей определение, но позже оно посещало меня часто, и я нашла единственно верное слово, которое обозначало его: отчаяние. Не дожидаясь, пока гул от последнего удара растворится у горизонта, я отвернулась от ратуши и бросилась бежать. Я подтягивала ноги к груди, едва касаясь асфальта, и не давала себе даже секундной передышки. В таком темпе силы должны были истощиться очень скоро, но мне было всё равно. Главное - не стоять на месте, ощущая мороз, разливающийся по клеткам. Я бежала. Ноги заплетались; несколько раз я махала руками, восстанавливая равновесие. Фонарь стал тяжёлым и давил на кисть. Я бы, наверное, бросила его, если бы не необходимость освещать скопление машин, чтобы не врезаться с размаху лбом в металлические коробки.

"Домой, - маячила лихорадочная мысль. - Домой, обратно на постель и спать... Спать, пока всё не пройдёт..."

Довольно быстро дыхание у меня стало сиплым и выходило с присвистом, словно в горло вставили стеклянную трубочку. Я выдохлась, голова очистилась от гнета убийственных мыслей и чувств. Но я не остановилась, решилась бежать до полного нуля, чтобы изгнать отчаяние далеко - туда, откуда оно в ближайшее время не сможет до меня добраться. Тротуар простирался во мгле. Живые кусты на клумбах казались мотками чёрной проволоки. Наконец, я пробежала два квартала и перешла на шаг. Ни о каком спринте больше не могло быть и речи: я едва ковыляла, согнувшись в три погибели, и жадно хватала ртом воздух. Единственное острое ощущение, которое запомнилось с остатка путешествия - это отваливающиеся от холода кончики ушей. Казалось, над каждой из раковин поселился маленький грызун с острыми зубками, с удовольствием обедая тёплой мякотью. Впоследствии я не удивилась, заметив, что отморозила оба уха.

Я полностью пришла в себя, лишь когда оказалась на своей улице в пяти шагах от дома. Профиль шестиэтажки с балконами выглядел в темноте зубчатым прямоугольником. Здесь вороха машин не было, не намечалось и часов с оторванными стрелками, поэтому я позволила себе чуточку расслабиться и идти, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. Дыхание выравнивалось слишком медленно. До сих пор я чувствовала, как в лёгких работает отбойный молоток. Передышки ненамного ускоряли возвращение в нормальный ритм.

По иронии судьбы самая болезненная и обидная потеря настигла меня, когда я поднималась на крыльцо своего подъезда. Особо ни о чём не думала, просто рисовала в голове картины того, как я войду в пустую квартиру... и вдруг опора ушла из-под ног. Правая туфля стремительно вывернулась в сторону. Я услышала тихий треск, отдавшийся в ушах. Одновременно голень полыхнула огнём. Темнота на долю секунды превратилась в ярко-белый свет. Я схватилась за перила, чтобы не упасть кулем с лестницы, и закричала. Вспышка угасла, но боль осталась - она стихала медленно, по солёным капелькам. Навалившись грудью на перила, я ждала, пока она утихнет полностью.

"Что случилось?"

Когда голова, отправленная в нокаут внезапной болью, вновь стала работать, я смогла ответить на вопрос. Всего-то случайность, но какая несправедливая - у туфли оторвался каблук, и я, похоже, подвернула ногу. Или даже сломала. Я скрипнула зубами, на глазах выступили слёзы. Ну почему именно сейчас? Я же носила эти треклятые туфли всё лето, и ничего не было. Как мне теперь подняться наверх... к себе?

Я осторожно попыталась шевельнуть правой ногой. Больно. Но не идёт ни в какое сравнение с предыдущей болью. Должно быть, кость всё-таки цела... Ободрённая этим, я вернула пятку на ступеньку. Мир взорвался всеми цветами радуги. Я втянула воздух через сжатые губы. Может, ничего и не сломано, но дело плохо...

Подъём на второй этаж занял у меня четверть часа. Пока я не касалась раненой ногой пола, она особых неудобств не доставляла. Я даже могла вертеть ступнёй из стороны в сторону, но стоило на него перевести самый малый вес, и боль закатывала очередную симфонию. В конце сего героического путешествия я стала привыкать и довольно ловко передвигалась на здоровой ноге, хватаясь за стены. Узкий коридор на этот раз был мне на руку. Что хорошо, так это то, что повреждённая нога отодвинула на задний план тяжёлые думы и глупые страхи, которые неизбежно начали бы осаждать меня внутри дома, будь я цела.

Оказывается, я оставила дверь квартиры приоткрытой. Я нашарила ручку и распахнула её настежь. В нос тут же ударил знакомый слабый запах имбири, запах дома. Я постояла в прихожей, прислонившись о нагромождение одежды на вешалке. Нога продолжала ныть; на щеках высыхали недавние слёзы. В тёплой квартире озноб ослабел. Стены снова сделали темноту и тишину близкими, почти осязаемыми сущностями, плотно облегающими тело. Стоит зазеваться, и можно подвергнуться ещё одной атаке паники. Поэтому я сочла за благо прямиком из прихожей отправиться в свою спальню. На этот раз не стала тратить время, окликая родителей. Разве что как будто бы ненароком скользнула светом фонаря по двери их спальни, но она стояла в таком же положении, в каком была, когда я уходила.

Я вошла в свою комнату, предусмотрительно выключив фонарь. Три шага во мгле, и колени наткнулись на перекладину кровати. Со вздохом облегчения я повалилась на остывшую постель и закуталась в одеяло, как делала всегда. Холод окончательно испарился с кожи, оставив кое-где жгущие отмороженные остовки. Голень лениво пульсировала, как маятник. Я потянулась и запрокинула голову назад. Спать хотелось страшно, хотя я выбралась с постели каких-то два или три часа назад. После пережитого это должно было случиться; я была вовсе не против. Осторожно, как ребёнок держит хрупкий мыльный пузырь, я хранила надежду на то, что стоит ещё раз погрузиться в сон, и нелепая перетасовка, произошедшая с миром, испарится. Я представила, как открываю глаза и вижу в щели двери свет лампы из коридора, а в ноздри проникает аппетитный запах вечерней выпечки. В переходной грани между сном и бодрствованием, когда сознание превратилось в зыбкое болото, я была в этом даже уверена.

В каком-то часу ночи мне приснился кошмар, и я проснулась от своего пронзительного крика. Увидев, что мгла никуда не делась и я по-прежнему одна, я заплакала - уже навзрыд.


Глава 5


Несколько дней, последовавшие за этим, я жила подобно сомнамбуле. Всё моё существование практически свелось к сну, поглощению еды и бесцельному просиживанию на диване.

Всё время - от первого мгновения бодрствования до обратного погружения в царство Морфея - я ощущала себя, словно накачанная дурманящими препаратами. Ну или только что получившая камнем по голове. Собственное тело в моём представлении было почти невесомым. Я была призраком, бестелесной сущностью, плавно скользящей по квартире из кухни в спальню, оттуда - в туалет, потом уже в прихожую. Возможно, если бы не свечи, я бы смогла убедить себя в том, что не существую вовсе. Но колеблющийся неверный свет уверял меня в том, что я реальна.

Свечи я "купила" в магазинчике, который стоял в тридцати шагах от нашего дома. Вылазку совершила в первый день, когда пришла в себя, насколько это возможно. Хотя нога постреливала при малейшем неверном движении, а в голове царил полный хаос, я нашла силы спуститься вниз и зайти в магазин. Пошла я туда, конечно, не за свечами, а за новыми батареями для фонаря. Как я и думала, они тратились с рекордной скоростью, и мне грозила опасность остаться в полной темноте. Так что поход в магазин был мерой необходимости. Вид заполненных товарами прилавков, оставшихся без надзора, радовал глаз не так сильно, как можно было ожидать. Но всё-таки я отоварилась по самое не могу. Когда я выходила из магазина, в дутом пакете, который я носила, лежал полный блок батарей. Кроме того, там был ворох жёлтых свечей, лечебный бальзам, чтобы мазать лоб и ногу, - и еда, много еды, потому что я предчувствовала, что в ближайшее время именно набитое брюхо станет для меня каким-то подобием счастья.

В гостиной я расставила целую армаду свечей. Пылающие огоньки расположились на телевизоре, под диваном, на столике, у двери шкафа, у окна - если закрыть глаза и сделать два шага, то обязательно наткнёшься на одну из них. Зато теперь в гостиной стало светло. Не так, как было бы при включённом электричестве, но темнота всё-таки отступила, давая иллюзорное представление, что ночь повержена. Занавески на окнах я плотно закрыла и заглядывала за них, лишь чтобы в очередной раз удостовериться, что снаружи нет перемен. Время я убивала, сидя на диване и почитывая любимые книги. Мне нравились сказки - вот ими-то я себя потчевала вдоволь. Никогда ещё перечитывание давно знакомых наивных историй не приносило мне столько удовольствия. Я бы сидела часами, но время от времени в каком-либо углу начинала трещать догорающая свеча, и мне приходилось её заменять. Учитывая количество свечей, это происходило буквально каждые пятнадцать минут. Точнее я не могла сказать, потому что часов в гостиной не было, а входить в пустую комнату отца за каким-нибудь приборчиком для измерения времени я почему-то страшилась.

В первое время я до смерти боялась надвигающегося похолодания. Как-то раз во время школьных девичьих посиделок к нам заявились парни из университета - вроде бы друзья одной из нас. Ребята были хорошие, мы достаточно весело провели время. Некоторые из них были настолько умны и начитаны, что, казалось, нам до них век не дотянуться. Один темноволосый парень, который показался мне довольно мрачным, поведал нам леденящую кровь историю о том, что произойдёт, если солнце вдруг, чисто теоретически, погаснет.

- Но ведь такого не может быть, - засмеялась сидящая слева от меня Камилла. Она была навеселе; должно быть, выпила в тот вечер больше всех нас, вместе взятых.

- Может, - заявил темноволосый парень. - Солнце обязательно погаснет... через пять миллиардов лет.

Срок был долгий, и мы успокоились. Тем не менее, картина вырисовывалась невесёлая. Парень сказал, что всех нас в случае вечной ночи убьёт холод. Произойдёт это довольно быстро: уже через пару дней температура опустится до зимнего, даже если до этого на дворе стояло знойное лето. Через неделю нельзя будет высунуть носа на улицу, не накинув на себя толстый слой тёплой одежды. Через десять дней на планете не останется живых растений, которые способны будут производить кислород; примерно тогда же вымрут животные. Человечество, возможно, продержится дольше, но холод будет нарастать, и в течение первого месяца девяносто девять процентов населения Земли будут мертвы; оставшейся кучке людишек, укрывшейся в бункерах с атомным отоплением или чем-то вроде этого, повезёт больше, но что это меняет?.. Песенка третьей с Солнца планеты будет спета раз и навсегда.

- Вы только представьте, - закончил парень свой рассказ. Слова сами действовали как космический мороз; я буквально дрожала от холода. - Не будет никаких войн и убийств. Исчезнут такие вещи, как любовь, весна...

- Даже мартини, - подхватил его сосед, хлопнув парня по плечу. Тот окинул его недовольным взором, однако улыбнулся:

- Увы, друг, даже мартини.

Тут начались простые, но невероятно смешные шуточки, на которые охочи подобные собрания, и разговор быстро перешёл на другие рельсы. Это было несколько лет назад. Я и забыла о том вечере, но вспомнила, когда сидела на диване и пила молочный коктейль.

Похолодание. Мрачный парень напророчил мне всего пару дней; потом город накроет зима, которая будет сжимать свои объятия с каждым днём крепче, пока он не умрёт в его тисках. Вместе со мной. Вот почему было так холодно на улицах... Я вскочила и подошла к окну, трясущимися пальцами раздвинула занавески. Из-за стекла в моём воображении дохнул лютый арктический холод, и я поспешила задёрнуть занавески обратно. Этим вечером я не могла больше ни читать, ни есть: сидела, подобрав ноги, на диване, куталась в одеяло, и считала отпущенные мне часы, минуты, секунды, утекающие сквозь пальцы. Там и уснула, а когда проснулась, то, к своему удивлению, не обнаружила на веках коросту инея. В квартире по-прежнему было довольно тепло (свечи, горящие большую часть суток, должно быть, вносили в это дело немалую лепту). Я встала, зажгла фонарь и подкралась к окну, вспоминая мишуристые узоры на стекле, которые я видела зимними утрами. Но когда занавеска нырнула в сторону, луч отразился от непроницаемого дёгтя стекла. Никакой мишуры. И ледяного дыхания зимы тоже не было, в прошлый раз мне показалось. Я простояла в полном ступоре целую минуту, прежде чем до меня дошло, что, судя по всему, скорая смерть мне не грозит. Если бы похолодание было в самом деле, оно давно дало бы о себе знать. Я осторожно улыбнулась уголком рта и почувствовала, что смертельно голодна.

Конечно, это было странно. Непонятно, почему не опускается температура, раз солнце перестало всходить (типун на язык мрачному парню из университета). Но если уж на то пошло, то лишено смысла было всё, что меня окружало, начиная от затянувшейся мглы и кончая исчезнувшими стрелками часов на ратуше. Мне оставалось только радоваться, что страшный прогноз не оправдался.

Время шло. Я ела, спала, читала. Приучила себя умываться холодной водой, потому что только такая и текла из крана. Эту же воду мне приходилось пить: кипятить было нечем. Сначала я чувствовала себя от этих вещей отвратно, потом привыкла и перестала обращать внимание. Нога полностью зажила, и я перестала хромать на каждом шагу; шишка на лбу тоже опала. Отморожения сошли. Но насколько улучшалось моё физическое состояние, тем ужаснее становилось мне в плане эмоциональном. Книги перестали приносить былое спасение - я переводила взгляд со строки на строку, а сама косилась в окно, ожидая, что вот-вот за занавесками вспыхнет свет. Засыпая, я вдруг ясно слышала, как переговариваются мать с отцом в своей комнате - и вскакивала с удивлённым возгласом, лишь чтобы убедиться в жестокости своих иллюзий. Я стала плакать чаще. Должно быть, содержание соли в слезах значительно повысилось, потому что я сама чувствовала, насколько они стали жгучими, когда они скатывались по щеке. Я ждала хоть чего-нибудь, какого-то изменения в ткани окружившей меня темноты. Но если что и менялось, то только количество оставшихся свеч и батарей. Ну и ещё сны.

Сны были худшим, что было со мной в тот период. Они никогда не повторялись, но все напоминали друг друга тем, что после них я просыпалась с криком. Это ещё спасибо, если я просыпалась легко; обычно я в конце концов начинала понимать, что вижу плохой сон, и изо всех сил старалась вытянуть разум из отравленного видения, но не тут-то было: меня засасывало обратно, как пылинку, увлекаемую в жерло пылесоса. Порой я, должно быть, просыпалась целый час, и это стоило мне таких усилий, что единственное, на что я была способна, наконец разомкнув веки - это закрыть их и снова провалиться в забытье.

Вот типичный мой сон тех дней (вернее, ночей). Я видела лужайку, над ним - серое небо, напоминающее свинец. Моросил дождь, не сильный, но способный промочить волосы. И в центре лужайки лежал огромный надувной шар с яркой раскраской. Синий, красный, жёлтый цвета перемешивались на поверхности шара. Ветер заставлял его колыхаться, приподнимаясь над травой, и я бежала к шару, чтобы удержать его, помешать быть унесённым ветром. Но, оказавшись совсем близко от желанного шара, я вдруг замечала на его поверхности прямоугольный вырез, через который можно было попасть внутрь - ни дать ни взять цирковой шатёр. Внутри были люди, я видела их тени, деловито снующие мимо выреза. И доверчиво ступала внутрь - но там не было никого, только те же разноцветные узоры, но теперь я видела их с внутренней стороны. Поняв, что попала в хитроумную ловушку, я панически оборачивалась. И, конечно же, обнаруживала, что дверь, через которую я попала в круглое царство, испарилась без следа. Я металась по замкнутому пространству, хватая кулаками по упругим стенам яркой расцветки, но ничего не добивалась. В какой-то момент шар начинал деловито уменьшаться в размерах, словно с него спускают воздух. Места становилось меньше - я замирала в самом центре и догадывалась, что это сон, просто кошмар. Но здесь и сейчас это мне не могло ничем помочь. Что ни говори - шар был, и он стремительно сдувался. Вот тут-то начинались отчаянные попытки проснуться. Я зажмуривала глаза, пыталась закричать, решать в уме математические примеры, чтобы вырваться отсюда... но ничто не могло помочь прервать грозный процесс. В конце концов шар уменьшался до того, что облегал меня полностью упругой холодной резиной, заклеивая рот, нос, не давая возможности дышать... он менял свой цвет с радужного на чёрный. Чёрный, как уголь, чёрный, как ночь; я лежала на полу, свалившись с дивана, и смотрела на этот вакуум. Свечи погасли сто лет назад. Вытирая горячий пот, проступивший на лице, я вставала с пола сначала на колени, потом на ступни, отыскивала фонарь у изголовья дивана и шла ставить новые свечи. Потом доставала очередную порцию еды и принималась за скудную трапезу. Так для меня начинался день.

Но это не могло продолжаться вечно. Я чувствовала, как шатается мой разум от этой вязкой тьмы; если в ближайшее время ничего так и не случится, то я сойду с ума. Даже сейчас я стала ловить себя на беспокойном смешке, когда, скажем, случайно опрокидывала только что зажжённую свечу. Это меня пугало.

Так что Маяк появился в моей жизни очень кстати.


(продолжение следует)
Последний раз редактировалось Георгий Старков 15 сен 2007, 04:11, всего редактировалось 2 раз(а).
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Istergul
Спутник Тумана
Спутник Тумана
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 219
Зарегистрирован:
12 янв 2007, 13:50
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 136

Новое сообщение Istergul » 14 фев 2007, 18:26 |

Пока критиковать вас не буду - ещё не прочитал. Мож, завтра вышлю критику на мыло.

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 19 фев 2007, 16:35 |

Очередные две главы. Ими завершается первая часть (так сказать, экспозиция) произведения.


Глава 6


Бирюзовый свет горел ровно и тихо, вращаясь вокруг оси, зажатый между двумя домами. Синий луч удлинялся по мере вращения, затем начинал укорачиваться, сверкал фотографической вспышкой когда он был направлен прямо на меня, и скользил дальше, начиная новый цикл. Казалось, он парит на небе, как остров Лилипутия.

- Боже мой, - прошептала я; пальцы разжались, и фонарь со звоном упал на асфальт. Но мне было не до него. Я во все глаза продолжала смотреть на волшебный огонёк, мелькающий вдали. И, чего уж греха таить, с замиранием сердца ждала, когда он исчезнет - сгинет, как пламя свечи, на которую капнули водой. Но луч упорно вертелся, не собираясь пропадать. И оставался верным своей пронзительной синеве.

Прожектор.

Я не сомневалась ни на минуту - чем ещё может быть этот холодный кварцованный отблеск? Это был огромный прожектор, установленный на возвышении где-то за пределами города. В темноте расстояние определить было сложно, но я чувствовала, что свет далёк - за один марш-бросок до него не добраться. Вот почему я не бросила всё и не побежала навстречу лучу, раскинув руки. Вместо этого я подняла фонарь с земли. Батарея проживала последние минуты. Каким убогим и слабым казался белый свет фонаря по сравнению с далёким синим водопадом! Но пока это было всё, что у меня имелось.

Ещё десять или пятнадцать минут я наблюдала за одиноким танцем в тёмных просторах, потом усилием воли вырвала себя из апатии. Мне нужно было прийти в себя. Ветер не стал сильнее с прошлого раза, но и не ослабел, так что при дальнейшей задержке я могла легко вернуть себе красные мочки ушей. А зачем я вышла из дома - затем, чтобы пополнить оскудевшие запасы свеч, батарей и еды. Луч был случайностью... конечно, он затмевал по значению все остальные цели, но я приказала себе продолжать делать то, что должна. Резкий скачок от одной крайности к другой - от чёрного отчаяния к лихорадочной надежде, - мог повлечь за собой неприятности, благо я была уже наполовину сумасшедшая.

С тяжёлым сердцем я отвернулась от луча и быстро зашагала по пустой улице к магазину. На этот раз я знала, что где лежит, поэтому провела в помещении не больше пяти минут. Клала вещи в пакет как попало; наверняка что-то забыла. Перед глазами стоял только синий свет на небе, больше ничего.

Схватив пакет, я выскочила наружу, спустилась по лестнице (на этот раз не стала модничать и обулась в кроссовки) и стремглав полетела назад - туда, где был в зазоре открывался вид на луч.

"Его не будет, - твердил голос в голове. - Конечно, не будет. У тебя галлюцинации."

Но он был, и выглядел прекрасно: мерное вращение, спокойное и уверенное в себе. Луч словно нашёптывал густым тихим баритоном, что не всё потеряно и в конце всё образуется. Я попыталась хотя бы примерно прикинуть расстояние до источника. Три мили? Пять? Десять или сотня? Ночь стирала протяжённости, оставляя мучительную загадку.

"Маяк, - подумала я. - Значит, всё-таки остались люди... Это зов к остальным пленникам ночи".

Мне стало так хорошо от осознания, что я не одна, что я рассмеялась в голос. Это было не то истерическое хихиканье, которой я сопровождала свои оплошности, а здоровый звонкий смех. По рукам и ногам разлилась тёплая волна, и холод вдруг стал совсем не страшен. Я почувствовала, как оживаю, и с тела соскальзывает пелена дурмана, которая накрывала меня.

Домой я возвращалась с большой неохотой, вся трясясь от возбуждения. Мне не хотелось ждать; я готова была в тот же миг выйти и шагать навстречу свету - идти, идти и идти, пока не дойду. Я металась по квартире из одного угла в другой, чувствуя, как мне стало тесно в своём обиталище. Свечи были слишком темны, еда - слишком пресна; я размышляла о людях, которые ждали меня там, под вращающимся лучом прожектора. Могли ли среди них быть отец с матерью?.. Почему бы и нет, сказала я себе. Они могут быть там. Конечно, они там.

Через сорок минут я надела тёплый свитер и спустилась посмотреть на луч ещё раз. Он остался на месте, и казался даже ярче прежнего. Я наблюдала за ним почти час. За это долгое время ничего не изменилось; Маяк по-прежнему драгоценностью пылал над горизонтом, а я по-прежнему была на своей кривенькой улице, на расстоянии световых лет от него. Поднимаясь по лестнице, я с грустью думала об этом. Первый пыл радости начал угасать, и я оценивала свои шансы более трезво. Конечно, я могла собрать кое-какие пожитки и отправиться хоть завтра (интересно, когда оно начнётся, это "завтра") в паломничество, но... что-то во мне ломалось, стоило представить себя, идущей вдоль тёмных улиц, потом выходящей из города и углубляющейся в шумящий во мгле лес.

Свернувшись калачиком на диване и накрывшись одеялом, я спросила себя с максимальной серьёзностью, смогу ли сделать это: отправиться в путь, когда неизвестно даже точное расстояние до Маяка. Не говоря уже о том, что, вообще-то, никто мне не говорил, что под прожектором будут люди, а если даже будут, то они меня воспримут с радостью. Вдруг синий луч - кровля тех, кто наслал на мир эту бесконечную тьму? Об этом я как-то раньше не думала...

"Хорошо, пока оставим это. Простой вопрос: допустим, до прожектора миль пятьдесят. Значит, идти придётся по меньшей мере три-четыре дня. А если сто миль - прогулка растянется более чем на десять дней. Сколько еды и питья я должна брать с собой? Не будет ли тяжело нести всё это?"

Я размышляла, но ни к чему определённому эти мысли не приводили - лишь изводили мозг, вызывая головную боль. В конце концов, я устала и заснула. И мне опять приснился сон - на этот раз, слава Богу, не кошмар. Во сне я видела, как толпа людей (их лиц я не видела из-за темноты) натягивает канат, водружая над домом огромный прожектор. Люди не молчали - они говорили, шутили, даже посмеивались. Наконец, прожектор был установлен, и я почувствовала (именно почувствовала, а не увидела - во сне так бывает), как чья-то рука дёрнула рубильник, подавая питание. Лампа прожектора загорелась и вылила на меня целое море синевы. Просыпаясь, я услышала радостные возгласы людей и дружный смех. Они победили темноту.

Сон произвёл на меня неизгладимое впечатление. Я была уверена с первой минуты, как проснулась, что это не просто фантазия взбудораженного разума: я видела то, что произошло на самом деле - как оставшиеся люди воздвигали Маяк, обрушивший власть слепоты. Это были хорошие люди, и они приняли бы меня, если бы только я дошла до них. А я была здесь...

Но ведь для того и предназначался Маяк - чтобы я увидела и пришла, разве не так? Иначе почему его поставили на такой высоте?.. Те люди, они понимают: единственное, что может помочь продержаться - сплочение. И, быть может, в эту секунду какой-нибудь другой потерянный в соседнем городе уже встаёт на дорогу, отражая восхищёнными зрачками синий отблеск.

Я думала, думала, но так и не решилась. Слопала вместо этого двойную порцию пищи и мерила шагами свой дом, который недавно был таким тёплым. Мне становилось страшно до потери пульса от одной мысли про лесное путешествие; всю сознательную жизнь я жила в городе, редко выходя за пределы своего квартала, и лес был для меня совершенно чужим зловещим миром. Когда мы ходили осенью по грибы, я боялась оставаться одна средь деревьев даже на минуту. Шумящие верхушки, стрекот насекомых, окружающий со всех сторон - и воспоминание пробивает на холодный пот. Что уж говорить о ночном лесе, да если путь мне предстоит не на одну или две мили, а на пятьдесят, может, даже, сто? Нет, я была не готова.

Я осталась в доме. По-прежнему зажигала свечи и читала книги, но теперь в распорядке дня появился ещё один элемент: несколько раз в день я выскакивала на улицу и минутами смотрела на Маяк. Каждый раз, когда я подходила к зазору между домами, пульс у меня учащался, предчувствуя ужасное: исчезновение луча. Но каждый раз он сиял в темноте, не сходя с места. Иногда мне даже казалось, что я вижу края ржавых туч, которые он слизывает при своём вращении, и я слышу какое-то гудение с той стороны. Но это, скорее всего, уже было чистое воображение. Когда щеки начинали холодеть, я удовлетворённо вздыхала и плелась назад, в свой дом, мучимая двоякими позывами. В груди что-то щемило, призывая меня как можно скорее отправляться в путь. Я не спорила с этим побуждением - оно обычно сходило само собой, стоило мне войти в сумрачную гостиную и усесться на мягкое ложе дивана. А если не помогало и это, я принималась нагло врать себе, говоря, что завтра (самое большее - послезавтра) хорошо об этом подумаю. Но не сегодня, идёт?.. Обманутая сущность успокаивалась до поры до времени, к моей вящей радости.

Не знаю, до чего продолжалась бы эта игра в ложь, если бы не случай, который показал мне, что моё положение в доме далеко не так безопасно, как кажется. За долгое время я привыкла к темноте, перестала бояться её. И, конечно, напрочь забыла о всепоглощающем ужасе в офисном здании. Как оказалось, напрасно. Даже если мне удалось стереть из памяти встречу с существом, наблюдавшим за мной из туалетной кабинки, ОНО этого не забыло.

У меня в очередной раз истощились запасы еды, и я собралась в магазин. Взяв пустые пакеты, я пошла по привычному маршруту, по пути немного полюбовавшись на Маяк. Магазин стал для меня почти вторым домом: со временем его кладези закончатся или зачерствеют, но пока я не хотела об этом думать. Просто обошла прилавки и набила пакеты продуктами (в основном фабричного производства, вроде конфет и печений, ибо другие начали портиться), потом спокойно вышла. Я уже спускалась по лестнице, когда услышала под зданием тихий, но очень злой смешок.

Нога замерла на полушаге. Я превратилась в каменный столп, прислушиваясь до звона в ушах. Я что-то слышала, но это мог быть обман слуха. Даже скорее всего, оно так и было, ведь кто может смеяться под зданием, я же одна в городе...

Едва я более-менее вбила в голову эту мысль и опустила ногу на ступеньку, как смех раздался снова. Задорный, но в то же время жестокий - так смеётся ребёнок, глядя, как кот живьём пожирает мышку. На этот раз я обернулась и посмотрела туда, откуда доносился смех; фонарь начал отбивать в ладони твист. Обычное здание... бетонные сваи под фундаментом, и там белеют обрывки какой-то бумаги... ничего. Я повела лучом дальше, под основание, и увидела нечто, похожее на старую мятую шкуру. Несколько секунд понадобилось мне, прежде чем я уразумела, что это не шкура, а мёртвая собака, брошенная здесь. Вот и клыки, торчащие из пасти, и глазницы...

"Но почему она такая маленькая?" - мельком удивилась я. Ответ пришёл быстро, когда я посмотрела на лапы, иссохшие, сморщённые, превратившиеся в тонкие отростки. В теле животного не осталось ни одной капли крови. Кто-то или что-то высосало всю жидкость, сделав из собаки мумию из папиросной бумаги. Смятая шкура с клочками шерсти прилегала к рассыпающимся костям. Я облизнула губы, которые вдруг пересохли. Должно быть, мгновением позже так и так бросилась бы бежать - даже если не услышала опять смешок, но уже совсем близко от себя, и почувствовала смрадный запах, подкрадывающийся слева. Запах гнили и отрытых в лунном свете могил. Он заставил меня сначала попятиться, выпустить пакет из рук, потом потерять восприятие того, что происходило. На какое-то время была темнота; когда я очнулась, то увидела, что бегу на всех парах к дому, схватившись обеими руками за погасший фонарь. Удивительно, что я так и не издала ни звука. Зато уши полнились жуткими образами: топотом тяжёлых сапог, который нагонял меня, тяжёлым дыханием за затылком, и тем самым тихим холодным смешком. Я не помню, как обогнула дом, нашла подъезд и поднялась в квартиру. В следующем кадре я лежала навзничь на диване лицом вниз, кусая край подушки, и задыхалась от одышки. Наверное, худшее чувство в мире - когда вдыхаемый воздух наполняет грудь огнём вместо того, чтобы питать тело жизнью. У ног перекатывалась потухшая свеча, которую я задела ногой.

"Заперла ли я дверь? - вдруг подумала я. - Наверное, нет... ОНО может войти!"

Пришлось встать и направиться в прихожую, чтобы закрыть входную дверь на железный засов. Отец никогда не пренебрегал безопасностью. Такой же засов он установил на работе; тогда это казалось немного странным. Сейчас я, кажется, поняла его.

Я прислушивалась, держась руками за металлический засов и приложив ухо к двери. На лестничной площадке было тихо. Никто не ломался наверх, круша перила, и тот жуткий нечеловеческий смех тоже не тревожил барабанные перепонки. Я закрыла глаза. Похоже, удалось оторваться...

"Но ОНО видело тебя. Видело, как ты вбежала в этот дом. Теперь он в курсе, где ты живёшь, и сможет навестить, когда ему захочется."

Как я ненавидела в эти мгновения свою вторую половину, которая всегда оставалась циничной и, кажется, упивалась тем, что пугает меня до помутнения разума!.. Приказывать ей заткнуться было бесполезно - несмотря на всю свою вредность, она говорила истину. Если я сама ещё чуток сомневалась в реальности только что увиденного, то она уже знала, что ОНО существует - чудовище, которое делило со мной в городе кров этой ночи. Может быть, именно на его совести были жизни многих детей, которых утащила в непроглядную мглу мохнатая лапа из-под кровати. Я видела его жертву, бедную собаку, из тела которой была высосана вся кровь. Должно быть, ОНО развлекалось, пугая меня. Выследило меня давным-давно и теперь играло со мной, как хищник со слабой добычей, зная, что я никуда не убегу. Никуда...

Я отлепилась от двери и вошла в гостиную, всё ещё тяжело дыша. Жёлтое пламя свеч подрагивало. На диване лежали обёртки от картофельных чипсов, съеденных накануне. Подушка упала на пол, когда я вставала. Я ощутила, насколько хрупки и лживы так называемые уют и безопасность, воссозданные мной в пределах гостиной. Одно дуновение - свечи погаснут, и квартира ничем не будет отличаться от других жутких местечек, где властвует темнота.

Здесь было опасно. Опасно, как нигде более.

"Мне нужно уходить, - в панике подумала я. - Уходить, и как можно быстрее."


Глава 7


Прощание с родным гнёздышком не заняло много времени. Это только в фильмах в момент расставания играет пафосная музыка, и по лицу героев крупным планом катятся слёзы. В моём случае ни музыки, ни оператора не было. Я ждала наплыва грусти, когда в последний раз оглядывала дом, где жила все двадцать лет, но ничего не дождалась. Страх перед неизвестным был, и какой-то нездоровый подъём духа тоже имелся, но не грусть. Я упёрла луч фонаря на погашенные свечи, вздохнула и повернулась к двери. Переступила за порог, прошла горловину коридора и начала спускаться, не забывая напрягать слух. ОНО могло устроить мне засаду, скажем, внизу у почтовых ящиков.

На этот раз я была обута в кроссовки. Учитывая, по каким местам мне предстояло идти, разумнее было бы выбрать непромокаемые сапоги, но они были слишком тяжелы - в них я выдохлась бы за считанные минуты. Тёплые брюки и тёплый шерстяной свитер - теперь холод мне не страшен. Я взяла с собой и вязаную шапочку, но пока положила её в зелёный рюкзак - шапка закрывала уши, а слух мне был сейчас нужен, как никогда. Кроме шапки, в рюкзаке лежали перчатки, спички, ножи, блок батарей для фонаря, мелочи, которые я посчитала потенциально пригодными - и целая армия сухой еды и питья в бутылках. Рюкзак ощутимо тянул спину, но я вчера провела целых три часа, расхаживая с ним в полном облачении из прихожей в гостиную, и убедилась, что расход сил не катастрофичен. Если отдыхать через разумные промежутки времени, то передвигаться буду вполне сносно. Посмотрев на себя в зеркале в ванной комнате, я не удержалась и фыркнула. Двойница за стеклом превратилась в какую-то предводительницу альпинистского кружка.

Почтовые ящики были открыты. Я замедлила шаги, слушая биение пульса, потом рванулась к двери подъезда. Никто за мной не погнался, и я свободно выскочила наружу. Здесь всё осталось, как было в первый день: я поймала в круг света граффити "1977", потом обвела лучом вокруг себя, всматриваясь в каждую деталь. Я была почти уверена, что вот-вот неизвестная тварь набросится на меня из своего укрытия, разгадав мои планы. Я ждала, готовая порхнуть в приют дома, как только восприму малейший сигнал об опасности.

Его не было.

Выждав, пока не надоело, я пошла вдоль стены по направлению к улице. Семенила почти птичьими шажками - с такими темпами, чтобы дойти до Маяка, мне потребовалось бы не одно тысячелетие. Я честно старалась ускориться, отбросить свой страх, но не могла. Ноги еле отрывались от земли, словно в подошвы кроссовок вложили свинцовые пластины. Одно прикосновение ветра к шее - и я уже с криком бежала бы обратно, но ветер ненадолго умолк. Это лишь добавляло мне угнетённости.

Наконец, я вышла к улице и протопала в знакомый наблюдательный пункт. Маяк горел над горизонтом, как и в первый раз, когда я увидела его. Я прикинула направление. Север?.. Нет, скорее, северо-восток. На той стороне от города не было гор или иной возвышенности, чтобы прожектор был виден с такого расстояния. Значит, что-то другое... Я не стала утруждать себя напрасными догадками. Главное -дойти, а там все вопросы разрешатся сами собой. Там люди...

Непрерывно оборачиваясь, я зашагала по улице, наконец-то набирая скорость. Монстр ушёл, он не заметил моё бегство. Когда он опять вернётся на свой пост, эта пещерка будет уже пуста. Я буду далеко на пути к Маяку... Сворачивая на другую улицу, я легко приподняла руку в знак прощания.

Автомобили были тут как тут. "Джип" по-прежнему старался поцеловаться с "доджем", но это у него никак не получалось. Ухмылки на радиаторах стали на порядок ехиднее, но на этот раз им не удалось меня напугать. Я знала, что поблизости прячется опасность пострашнее, чем бамперы пустых машин.

- Чего пялитесь? - сухо поинтересовалась я и собралась пройти мимо, когда в голову пришла мысль. Я остановилась и направила фонарь прямо на лобовое стекло "доджа", извлекая из темноты спинки кресел с синим бархатом.

Вот машина. Цель её существования - возить людей. Сейчас она не работает, но, возможно, если я отыщу ключ зажигания в салоне...

"Ты не умеешь водить машину."

Оно-то, конечно, верно, но я много раз видела, как это делают другие - вроде ничего необычного. Просто поворачиваешь ключ, ставишь передачу и нажимаешь на педаль газа (не забывая, конечно, вращать рулём). Если надобно остановиться, то нужно ударить ногой по педали тормоза. От меня не требовалось так много мастерства - в конце концов, я была бы единственным водителем на дороге. Сложнее всего будет выехать из города, не задевая другие автомобили, громоздящиеся на проезжей полосе. Но я была уверена, что как-нибудь справлюсь с этим...

Если только машина заведётся.

"Но ведь зажёгся же фонарь."

Ну и что? Из кранов вода текла холодная, а горячей не было в помине - если уж на то пошло, какой смысл в этом?.. Фонарь и "додж" имели более разительные отличия, нежели два крана подачи воды.

Я подошла к машине и дёрнула за ручку дверцы. Когда она легко открылась, я подавила в себе позыв отпрянуть - должно быть, боялась, что из салона на меня вывалится какой-то скелет. Скелета не было, зато на водительском кресле сиротливо валялась газета с голой девицей на обложке. Луч фонаря прыгнул влево. Ключи висели в замке зажигания. Я понятия не имела, в каком они положении - двигатель включён или отключён, - но предчувствие разочарования покрыло мой язык медным налётом. Медленно я протянула руку и коснулась ключа, поворачивая его вправо - он сопротивлялся. Тогда я начала крутить ключ влево. Здесь он повёл себя менее строптиво и со щелчком развернулся. Машина не шелохнулась, не выдала струю выхлопных газов, не заурчала мотором. Она была мертва. Я вернула ключ в прежнее положение. Ноль реакции.

- Что и требовалось доказать, - пробормотала я, вспомнив школьные уроки. Вкус меди во рту усилился; проведя языком по нёбу, я выпрямилась, встряхнула фонарь в руке и резво пошла дальше, не позволяя себе жалеть о произошедшем. Я всего лишь попыталась немножко облегчить себе жизнь, но не получилось. Что тут такого. Не повод закатывать трагедию.

Это путешествие я запомнила очень хорошо, и в дальнейшем могла вспомнить с кинематографической точностью. Я ходила по хитросплетениям улиц, постепенно подбираясь к пригороду. Строения опять казались исполинскими изваяниями, готовыми обрушиться на меня за малейшую провинность. Ветер ожил и бесновался на крышах. Он не собирался молчать, как в прошлый раз: я слышала его крики в водостоке, а над головой надрывно выли электрические провода. У входов в здания он теребил плохо закреплённые вывески, заставляя их издавать лязг. Ветер пытался меня запугать, заставить вернуться в свой дом. Он донёс до меня бой часов на ратуше, многократно усилив и растянув в пространстве. Двенадцать ударов почти слились друг с другом, образуя непрерывное мрачное гудение. Город перестал прикидываться глухим: сегодня он был полон звуков, от которых сердце покрывалось инеем. Сколь бы я ни пыталась себя приободрить, я всё равно попала под влияние этого угнетающего оркестра и время от времени резко водила фонарём, когда мне казалось, что в темноте кто-то шевелится. Особенно плохо мне бывало, когда Маяк надолго скрывался за высокими домами. Но стоило ему выглянуть и подмигнуть мне синим лучом, я выпрямляла спину и прибавляла шаг.

Многоэтажки редели. Я была в одном из тех районов, куда родители не рекомендуют ходить своим детям. Дома здесь были низкими и серыми, располагались хаотично. Сама улица шла неровно, сворачивая то налево, то направо. Машин тоже убавилось. Даже воздух здесь был немного другим, с оттенком чего-то горького. Ветер музицировал вволю на проводах, ржавых трубах и на листах железа, которые непонятно почему свисали со стен некоторых домов. По обе стороны дороги росла низкая колючая трава, которая выглядела в электрическом свете почти белой. Я видела собачьи конуры, в обилии расположенные у маленьких домиков, и инстинктивно обходила их стороной. Наверняка собаки сгинули вместе со своими хозяевами... но ведь осталась же та псина, из которой ОНО высосало кровь под магазином.

Чтобы сохранять спокойствие, я стала на ходу напевать под носом песни, которые недавно занимали верхние строчки в телевизионных хит-парадах. С удивлением обнаружила, что нехитрое занятие здорово отвлекает. Я шла в песнях от первого места к последнему, и добралась до седьмого места, когда вступила в последний квартал города. Тут велось строительство: несколько высотных кранов протягивали длинные руки в различные стороны, а под ними припарковался здоровенный бульдозер. Жилых домов почти не было, если и были, то их вид был жалок до слёз. Часть улицы была перекрыта, и на ограждении висела ярко-жёлтая табличка с чёрной надписью: "СТРОИТЕЛЬНАЯ ЗОНА. ДВИЖЕНИЯ НЕТ". Ещё одна ограда располагалась за кранами, на расстоянии полутора сотен футов. Там уже начиналась поляна; город терял на ней свою власть, чтобы передать её лесу.

Я встала перед табличкой и несколько раз перечитала лаконичное сообщение. Только потом подняла голову и посмотрела на чёрную стену деревьев, перешёптывающуюся за поляной. Я не видела дороги, но знала, что она есть и пронизывает лес насквозь до соседнего города. Чёрная гряда опушки отчётливо выделялась на фоне небосвода - тоже чёрного, но в другой гамме. Чёрное на чёрном. Я нервно дёрнула губой. Неужели мне придётся войти туда, в эти жуткие владения? Разве нет другого шанса?

Маяк сверкал над деревьями, зазывая к себе. Никогда ранее я не видела его таким великолепным. Пока я пересекала черту города, он ни на йоту не приблизился. Впрочем, я на это и не рассчитывала.

Я закрыла глаза и вызвала в памяти картину сновидения - синий зрачок прожектора, вспыхнувший во тьме, и радостные возгласы людей, которые его воздвигли. И пошла вперёд, не поднимая век. Сделала это, только когда перелезала через проволочное ограждение на той стороне площадки. Чуть повозилась с рюкзаком, который зацепился за проволоку, и ступила на поляну. Трава была такая же, как возле дорог - короткая и чахлая. Ближе к опушке она немного удлинялась, но стебли устало поникли, изголодавшись по солнечному свету.

Сплошная гряда распалась на отдельные кривые стволы, шевелящие причёсками-кронами. Между ними пролегала тонкая грунтовая дорога. Я бы предпочла асфальтированное шоссе, но таковых по эту сторону города не было. У кромки леса пахло совсем иначе, чем в городе. Должно быть, именно этот запах называли "дыханием природы" и восторгались им во время летних пикников, но у меня он не вызвал ничего, кроме лёгкой тошноты. Внутри живота зашевелились влажные червячки, и я рьяно устремилась вперёд, чтобы не давать им волю. Я сделала выбор. Поворачивать назад поздно.

Но, достигнув опушки, я всё же на мгновение остановилась и посмотрела назад. Краны отсюда уже были не видны, слившись с небом; за ними раскинуты много кварталов, тёмных и нежилых. Когда-то они были полны людей... но теперь город спал нездоровым сном, насланным ему извне. Крыши тоскливо ревели под ветром - этот звук достигал моих ушей даже здесь.

"Я вернусь", - пообещала я то ли себе, то ли городу, и пошла вглубь леса, схватившись крепче за лямки рюкзака.


КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 28 фев 2007, 19:08 |

Продолжение...


Часть вторая
ЛЕС



Глава 8


В каждой уважающей себя сказке есть отрывок, где герою или героине приходится преодолевать зловещий дремучий лес, наполненный недружелюбными тварями. С моей любовью к сказкам я знала это точно. Приходилось тешить себя тем, что обычно исход путешествий бывал благополучным, и он (или она) в конце выбирались из леса.

Я шла быстро, продолжая напевать, стараясь не обращать внимания на то, что меня окружало. В этом мне помогала темнота - если игнорировать неровную дорогу под ногами, можно было представить, что я по-прежнему в городе и прогуливаюсь по кварталам. Плотная масса деревьев глушила порывы ветра, так что холодно не было. Но шапочку я надела - не хотела слышать шум ветра, покачивающего острые верхушки. Так что единственными предателями могли оказаться мои собственные мысли, которых вечно заносило туда, куда не нужно. Вот я и силилась отключить способность соображать, забивая голову всякой чепухой, которая подворачивалась. Когда запас песен, которых я знала, начал подходить к концу (конечно, их было много больше, но, как назло, ни одна не всплывала в мозгу), я вспомнила о школьных днях и занялась составлением досье на своих бывших одноклассников - начиная от лучшей подружки Ирен и кончая заикой Лео, который все десять лет просидел на задней парте и дышал мне в затылок.

Но полностью погрузиться в себя, конечно, было невозможно. Я чувствовала всеми порами тела, как ряд деревьев вокруг становится гуще и подступает к дороге. То и дело далеко-далеко трещали ломающиеся ветки; обычно это приводило к тому, что я забывала нить мыслей на полуслове. Ветки не могли ломаться сами собой, не так ли?.. Про лесных зверей я как-то не подумала, когда становилась на путь. С другой стороны, хищников в наших краях вроде бы не водилось. Вроде бы. Я никогда особо не питала интерес к флоре и фауне родной местности.

Маяк исправно мелькал, иногда исчезая за стволами, иногда появляясь. Что меня ободряло, так это то, что грунтовая дорога пока тянулась аккурат по направлению к нему. Я не представляла, что предприму, если дорога вдруг решит повернуть под прямым углом и уйти восвояси. И не хотела об этом думать, надеясь на лучшее.

Через час состояние дороги стало настолько плохо, что мне приходилось следить за каждым шагом, чтобы не оступиться. По краям грунт осыпался, тут и там посредине дороги торчали огромные булыжники. Резкие ухабы были отдельной проблемой, они доставили мне немало неприятностей: я наступала ногой прямо на яму и, потеряв равновесие, падала на колени. Теперь я поняла, что идея с машиной была изначально обречена. По такому месту не то что легковой автомобиль, даже танк не проехал бы. Когда-то (небось во времена Гражданской войны) дорога, должно быть, находилась в хорошем состоянии, но деньки её миновали.

Лямки рюкзака тяжелели с каждой преодолённой сотней футов. Когда стрелки показали третий час путешествия (всё-таки перед уходом я осмелилась войти в рабочую комнату отца и не глядя нашарить одни из наручных часов, которые в обилии лежали на столе), я почувствовала, что нуждаюсь в отдыхе. Мне не хотелось останавливаться: когда ты не движешься, держать мысли в узде гораздо сложнее. Но спина болела, да и ноги тоже возмущённо постреливали. Этот бунт подавить я не могла, пришлось сдаться.

"Только чуть-чуть", - сказала я себе, снимая рюкзак и усаживаясь на него. Упёршись локтями на колени и обхватив щёки ладонями, я стала смотреть на ровный конус, рассеивающийся из лампы фонаря.

Лес шумел. Теперь, сидя здесь, я слышала это очень отчётливо даже сквозь шапочку. Шум был неровный, да и неудивительно: ведь он исходил не из какой-то одной точки, а сливался из шёпота тысяч деревьев. Что мне показалось странным, это то, что гул пульсировал, как морской прилив, иногда стихая, иногда подкрадываясь ближе. Во время прежних походов в лес я этого не замечала. Это действовало как гипноз, отключая систему тревоги разума, приглашая в сон. Я мотнула головой, чтобы не поддаться влиянию. Спать ещё рано. Сегодня я должна идти хотя бы семь-восемь часов...

Опять этот треск. Я подняла голову. Где-то у горизонта, но я услышала ясно: сначала громкий хруст, потом, спустя пару секунд - мягкий шлепок, когда отломавшийся сук долетел до земли. Может, это и не животные никакие. Может, в лесу всегда так - ветки отламываются под своим весом. Хоть бы так.

Отсчитав пятнадцать минут по часам, я нехотя встала. Пора идти и сокращать путь, пока свежи силы. На следующем привале можно будет перекусить, а пока я голода не чувствовала, так как до отказа набила живот перед тем, как выйти из дома. Я отправилась дальше, на ходу разминая ноги. Дорога шла строго вперёд. Через четыреста футов я увидела накренившийся дорожный знак на обочине, предписывающий водителям грузовиков держать между собой дистанцию в двадцать футов, а легковым автомобилям - в пятнадцать. До этого меня навещала плохая мысль, что дорога может вести вовсе не в другой город, а в какую-то зону лесозаготовок, где прервётся. Теперь я уверилась, что это не так, раз посюда ходили легковушки.

"Что ж, пока всё идёт хорошо, - удовлетворённо подумала я. - Лес как лес, и никаких ужасов. Видишь, милая, ты зря так страдала."

Радовалась я, конечно, рано. Лес только готовил для меня свои сюрпризы.

После первого отдыха я шла ещё часов шесть, делая передышки. Всё это время меня ничто не сильно обеспокоило - разве что пришлось один раз поменять батарею в фонаре, потому что прежняя успела истощиться. Голод я начала чувствовать только в конце путешествия, до этого желудок не подавал никаких сигналов. Когда ноги от долгой ходьбы начали болтаться как деревяшки, прикрепленные к тазовым суставам, я решила, что, пожалуй, на сегодня хватит. Я уже чёрт-те на сколько миль ушла в лес. Маяк стал казаться ближе - правда, я не была уверена, что не выдаю желаемое за действительное. Но если задерживать на луче взгляд и сравнивать с картиной, извлечённой из страниц памяти, разум ловил какие-то смутные изменения, слишком незначительные, чтобы глаза замечали их.

Пока шла, я надеялась наткнуться на какое-либо строение, в стенах которого можно провести несколько часов во сне. Придорожная будка, что ли... Но дорога была узка и пустынна, и надежды обратились в прах. Судя по всему, мне светила перспектива переночевать под открытым небом. Я сняла рюкзак с плеч и с облегчением бросила на землю. Лямки были достаточно широкими, но так долго лежали на плечах, что наверняка оставили багровые следы. Я несколько раз резко провела плечами - на этом физзарядка окончилась. Мне хотелось сидеть, и хотелось есть.

Четверть батона чёрного хлеба и рыбные консервы. Такой рацион я выбрала на ужин (или завтрак, или обед, или всё, что угодно), покопавшись в рюкзаке. И тут только сделала одно неприятное открытие. Консервы-то у меня были, и в довольно значительном количестве, но взять консервный нож я запамятовала. У меня был только нож обычный, кухонный, не приспособленный для консервных банок.

- Чёрт, - огорчённо процедила я сквозь зубы. Беда была невелика, но она показала мне, что я отнюдь не такая умная, как навоображала. Я-то полагала, что предусмотрела всё - и вот на первой же трапезе выясняется, что это не так. Что ещё я забыла?

Консервы я открывала долго и нудно, смертельно боясь сделать неловкое движение и пролить содержимое на землю. Вроде бы нехитрое дело - сначала резкими ударами вбить нож в крышку банки, затем распарывать жесть по кругу. Началось с того, что я никак не могла проколоть крышку. Потом это кое-как получилось, но жесть оказалась стойче к распорке, чем я думала. Я запыхалась, прежде чем крышка наконец отвалилась по неровному срезу. Устроившись на рюкзаке, я стала трапезничать под непрекращающийся гул деревьев.

Хлеб был сам по себе невкусен и напоминал камень (неудивительно, его испекли чуть ли не две недели назад). Я даже порезала язык об острый край ломтика. Но в сочетании с рыбой получалась вещь вполне съедобная, особенно если запивать его колой (само собой, тут тоже нужно было соблюдать экономию). Жаль только, что хватало лакомства ненадолго - буквально пара минут, и я поймала себя на том, что облизываю кончики пальцев, нервно покашиваясь в сторону рюкзака, на котором сижу.

"Всего ещё один кусок... или пакетик с чипсами, у меня ведь их там много."

Ладонь незаметно легла на ткань рюкзака, ощупала через неё батон, который выпирал сбоку. Я раздражённо убрала её и поднесла к лицу. Мне нужно беречь запасы. Ещё неизвестно, сколько продлится эта дорога.

"Ну хоть чуть-чуть..."

"Перестань канючить", - строго сказала я пронырливой части своего разума, которая представала в сознании как маленькая белокурая девочка с синим бантиком на голове, прижимающая к груди плюшевого тигрёнка - прямая противоположность той циничной особе, которая иногда заговаривала во мне. Она меня бесила. Хотя, что греха таить, я хорошо понимала бедную девочку.

Трапеза окончена. Теперь нужно было подумать о костре. Я не могла спать на дороге без источника тепла рядом - какая бы одежда у меня ни была, я бы сразу схватила простуду. А то и хуже. Но для костра нужен был хворост, и за ним необходимо было идти в лес. Вот почему я оттягивала это дело, как могла. Когда еда кончилась, я просидела на рюкзаке минут, наверное, пять, собираясь с духом. Потом подняла фонарь и направила луч в сторону от дороги.

Стволы громоздились цельной стеной, и расстояния между ними не превышали трёх-четырёх футов. Хвойных было мало - земля была устлана опавшей листвой (на дороге листья тоже были, но я как-то не обращала на них внимания). Жёлтый цвет в красках ночи, смешанных с электричеством, превращался в бурый. Рядом со мной, чуть ли не нависая над дорогой, росло старое кривое дерево, вызывающее отвращение бесчисленными дуплами и морщинистой корой. Названия его я не знала, но предположила, что дуб или лиственница. Плохой знак, что я устроила привал рядом с этим уродцем. Костёр нужно будет развести подальше...

Опираясь на руки, я встала и сделала шаг к полосе, разграничивающей дорогу и лес. Стволы застыли, как на фотографии, лишь редкие опадающие листья давали знать, что передо мной не снимок столетней давности, а реальный пейзаж. Я заметила, что ив или молодых деревьев в ассортименте считай не было, а ветки располагались высоко на стволах. Со сбором хвороста назревали проблемы.

Неприятно было ходить по палой листве - всё сморщилось и высохло, и под подошвами раздавался громкий хруст, будто я прогуливалась по костям. Я внимательно смотрела по сторонам в надежде отыскать что-нибудь полегче, чем многотонные стволы. Как назло, рядом с дорогой было чисто, что корова языком лизнула. Росли какие-то колючие кусты, больше напоминающие траву; они доходили мне только до голени. Когда я несильно пнула одного из них, иссохший стебель отломался у основания, и куст с шуршанием упал.

Наконец, я увидела торчащий из-под земли корень большого дерева. Его можно было попытаться отломать, и я стала прокладывать дорогу к цели. Корень лежал в очень неудобном месте: чтобы взяться за него, мне пришлось податься вперёд, протискиваясь между двумя здоровенными деревьями. Стволы обхватывали грудь, как колодки, усиливая клаустрофобию. Чтобы действовать во всю мощь, мне понадобились обе руки. Я попробовала зажать фонарь в зубах и светить им перед собой, но челюсть ужасно заныла на пятой секунде этого эксперимента, и фонарь срочно перекочевал обратно. Как это ни неудобно, пришлось положить его под ногами и заняться корнем вслепую, ориентируясь на память. Я раскачивала его, надавливала локтями, тянула к себе - но он оставался на месте, такой неподвижный и вполне довольный собой. Пот заструился по лбу; я начала терять терпение и стала с остервенением выкручивать упрямое деревце, вышёптывая не сильно высокие слова. Раздался треск, и корень - вернее, один из его частей - остался у меня в руке. Я победно фыркнула и потащила его на дорогу.

Не мытьём, так катаньем я набрала кучу хвороста, которая показалась мне достаточной для разведения костра и поддержания в течение четырёх-пяти часов. Я раньше кострами не занималась, так что могла только догадываться о правильности своих расчётов. Посмотрев на часы, я удивилась: если верить стрелкам, я потратила на сбор хвороста ни много ни мало два с половиной часа.

Сложив нечто вроде шатра на середине дороги, я обложила его сухими листьями и вытащила коробок спичек. Перед тем, как поднести огонь к своему творению, критически осмотрела его со всех сторон: правильно ли я всё смастерила, не грозит ли мне пожар. Ветра, как я уже говорила, особо не чувствовалось. На дороге не росло ничего, что могло бы подхватить искру. Я присела и чиркнула спичкой. Листья занялись сразу, вспыхнув ярко-жёлтым пламенем. Они притягивались, перенимая огненного зайчика друг у друга. Вскоре хворост, из которого был сделан "шатёр", начал потрескивать. Вверх потянулась струйка дыма - сначала тонкая, потом она стала чернее и гуще. Костёр разгорался.

Я стянула с кистей перчатки, которые надела во время работы, и поднесла руки к огню. Удивительное ощущение: до сих пор мне не казалось, что я мёрзну, но стоило почувствовать теплоту, исходящую от костра, и я осознала, что до этого находилась в состоянии замёрзшей сосульки. Честно, у меня начали стучать зубы, да так, что не попадали друг на друга. Желание теплоты было ненасытным: как только я поворачивался к огню правым боком, начинал мёрзнуть левый, а если я грела грудь, то спина отчаянно вопила, что она тоже имеет право на частичку заботы. Я вертелась у костра, забыв обо всём, пока щёки не запылали от жара, а подушечки пальцев не стали ярко-алыми. Тогда я напомнила себе, что костёр вечно гореть не будет, а с каждой минутой времени на благословенный сон остаётся всё меньше.

Спальный мешок или полотнище, чтобы лежать на нём, я, конечно, взять с собой не могла. Так что оставалось лишь подоткнуть под голову рюкзак и лечь прямо на землю у костра, надеясь, что тёплая одежда заменит матрац. После утомительного труда очень хотелось принять ванну или душ, но о таких удобствах мне придётся забыть надолго. Сначала я лежала боком, повернувшись к костру, и наблюдала за пляской оранжевых искр, улетающих вверх. Интересно, думала я, есть ли в лесу кто-нибудь, кто сможет увидеть этот пылающий остов, кроме меня? Насекомые... гадюки... звери... неужто всех их тоже нет? Как-то не верилось. В городе я видела мёртвую собаку, разодранную монстром - это означало, что в чёрных тенях деревьев тоже мог кто-то прятаться. Но доселе слух не улавливал никаких признаков жизни в этом тёмном месте, кроме треска сучьев. Зверей нет, сказала я себе. Бояться нечего. Ты здесь одна.

Одна, значит. Я повернулась на спину, почувствовав, что бок начинает ныть. Чёрный холст небосвода взирал на меня, не имеющий ни единой трещинки, через которую мог бы излиться свет. Мне стало не по себе. Я перевела взгляд вправо. Маяк скрывался за оголяющимися кронами дерева, но я видела его блеск, ритмично пульсирующий над горизонтом. Такую вспышку дают сварочные аппараты, когда вечером смотришь из окна на воздвигающийся дом.

"Один день позади. Самое большее неделя, и я буду там..."

Тёплая мысль не могла разогнать невыразимую тоску, которая овладела мной. Даже засыпая, я чувствовала себя букашкой, потерянной в громадной пустыне - только песок в этой пустыне был не жёлтым, а чёрным, как смоль. А я ползла вперёд, преодолевая сантиметр за сантиметром, и не ведала, что расстояния в пустыне измеряются тысячами миль.


Глава 9


Я говорила, что лес необитаем? Значит, ошиблась; скоро мне дали об этом понять, и опыт был не из приятных.

Кончилось три дня, как я вышла из города. Не такой уж большой, казалось бы, срок, но я успела совершенно растерять чувство времени и пространства. Часы с отцовского стола, тикающие на запястье, стали для меня оракулом, чьему мнению я подчинялась беспрекословно. Прошло полтора часа? Значит, привал. Ах, три часа... Ну, тогда можно позволить себе легонько перекусить, но только легонько, потому что запасы не бесконечны. Впрочем, желудку все эти измышления были глубоко безразличны. Он устроил настоящий бунт на второй день, требуя свою порцию. Я постоянно чувствовала зверский голод и слышала бурчание в животе. А после прогулок язык прямо-таки прилипал к горлу от жажды; нёбо казалось накрытым соляным наростом. Сидя на рюкзаке, я грезила наяву о куске хлеба и глотке воды. Самое ужасное было в том, что всё было рядом - только протяни руку и достань. Клади в рот, пережёвывай, глотай, насыщайся. Никогда в жизни мне не было так плохо. Даже долгожданные, отмеренные по дозам трапезы не были отдушиной. Единственное, что оставалось после них - дразнящий вкус во рту и горькое недоразумение: "И это всё?". К концу третьего дня я впервые не выдержала и своровала у себя один дополнительный стакан напитка и целый кусок хлеба с сыром. Я плакала, когда с горечью глотала еду, чувствуя кончиком языка ни с чем не сравнимый вкус.

В однообразии и рутине путешествия и внутренней сумятице я как-то перестала обращать внимание на то, где нахожусь. Лес превратился в простую декорацию, сцену для путешествия. Дорога иногда виляла в сторону, но твёрдо направлялась в сторону увеличивающегося огонька Маяка. Теперь увеличение было видно невооружённым глазом: не такая разительная перемена, как хотелось бы, но отчётливая. Должно быть, я преодолела за эти три дня миль сорок.

Так или иначе, опять пришло время спать, и я с облегчением легла возле пышущего жаром костра. Огонь должен был продержаться три часа, прежде чем я проснусь и не подброшу хвороста. В первый день я спала как убитая, начисто забыв о каком бы то ни было костре. Когда проснулась, пламя давно потухло, и я чувствовала себя цыплёнком, положенным в холодильник. Так и слышала, как трутся со скрипом замёрзшие суставы друг о друга при малейшем движении. Больше я таких оплошностей допускать не собиралась.

Сон был глубоким и лишённым видений: должно быть, только такое беспамятство и могло помочь мне восстановить утерянные в ходе прогулки силы. Я не была против, поскольку знала, что такое кошмары. Но мне не нравилось, что время сна для меня оборачивалось несколькими мгновениями. Только у меня тяжелели веки и я удовлетворённо закрывала глаза, потом пшик - и я осознавала, что отдых подходит к концу, костёр еле дышит у моего бока, а ноги превратились от холода в кули, набитые клейстером. Вот и вся радость.

Этой ночью всё пошло иначе.

Я проснулась с жутким ощущением угрозы. Пробуждение прошло мгновенно и болезненно - сознание рьяно впилось с тело, как, должно быть, впивается верёвка в шею повешенного. Рядом со мной сипел догорающий костёр, дающий слабый алый отсвет. Я этой ночью уже подкладывала хворост. Костёр жив - значит, подниматься рано. Нужно было спать, но я проснулась.

"Что случилось?"

Что-то стало причиной моего досрочного прихода в себя; вызвало пробирающее чувство, что стоит мне один раз не так шевельнуться, и я буду мертва. Не поворачивая головы, даже не дыша, я стала шарить правой рукой по земле в поисках фонаря. Я помнила, как клала его сюда перед сном...

Едва я нащупала кончиками пальцев металлический цилиндр, как услышала над своей головой - совсем близко, - подкрадывающийся шорох. Лёгкая тень на секунду загородила свет костра и скользнула дальше. Я затаилась, положив ладонь на фонарь. Спросонья реакции были заторможены, и на мгновение мной владела уверенность, что если я прикинусь, будто меня не существует, угроза минует сама собой.

Но шорох не уходил: наоборот, он становился ближе, нависая надо мной. Были в нём любопытство и осторожность хитрого злодея, который внимательно рассматривает своих жертв, прежде чем начать действие. Я не выдержала; когда шорох приблизился настолько, что я даже могла различить тихое прерывистое дыхание, я вскочила на ноги, проталкивая пальцем переключатель на фонаре. Свет был слабым, потому что я не позаботилась о том, чтобы заменить перед сном выдыхающуюся батарею. Шорох резво подался назад. Я спешно направила колыхающийся луч в его сторону, чтобы не упускать шанса увидеть то, что меня так напугало.

Это был волк. Я раньше не видела волков, кроме как по телевизору и на иллюстрациях к книжкам, но не сомневалась ни на секунду. Существо было грязным и исхудалым, размером с большую собаку. Серая шерсть прилипла клочьями и начала облезать, хвост болтался тонким измочаленным веником. Волк не стал убегать далеко - он остановился футах в двадцати и следил за мной оттуда впалыми блестящими глазами. Поразительно, но в первую минуту я испытала именно жалость к этому созданию, а не боязнь.

Но потом волк ощерился на меня, обнажив острые клыки, на которые голод никак не подействовал, и меня прошиб холодный пот. Он был голоден - должно быть, животное почти не ело все недели, которые прошли под знаком ночи. Волк потерял чувство страха, после секундного смятения он смело смотрел на электрическое сияние, не собираясь отступать.

- Уходи, - сказала я так тихо, что сама не расслышала произнесенное слово. Ноги вроде стояли твёрдо, но плечи и руки била крупная дрожь. В глазах сохранился налёт сна, и я видела волка слегка расплывчато. Когда он сделал шажок вперёд, я отпрянула ровно на то же расстояние, стараясь зайти за костёр. Так он хоть не настигнет меня одним прыжком. Словно разгадав мою хитрость, волк пошёл кругом. Глаза сверкали, совсем как человеческие. Из пасти между языком и клыками закапала тягучая слюна.

Мне пришла в голову безумная мысль порыться в рюкзаке, достать оттуда кой-какую еду и подбросить её волку, чтобы он насытился и ушёл, оставив меня в покое. Если что-то и удержало меня от этого отчаянного поступка, то только страх, что стоит мне наклониться над валяющимся на земле рюкзаком, как животное сомкнёт челюсти на моей шее. Я продолжала отступать, лихорадочно зажав фонарь в ладони. Круг, вдоль которого мы описывали дугу, становился уже.

- Ну убирайся же... - взмолилась я и тут же едва не грохнулась на землю, споткнувшись о кучу заготовленного хвороста. Куча была довольно жидкой, потому что я уже оттуда брала сучья для дозаправки костра. Я тихо выругалась. Волк на секунду замер, потом прижался к земле. Тощая спина выгнулась, как натянутая пружина. Я всё поняла. Существо готовилось к прыжку. Нужно было что-то придумать, и немедленно.

Размахнувшись, я запустила в волка фонарём, который продолжал струить слабое свечение. Волк ловко отпрыгнул в сторону серым комком: только я и видела. Я не стала следить, куда он ушёл, вместо этого наклонилась и дрожащими пальцами выудила большой сук из лежащей передо мной кучи. Подскочив к костру, я ткнула сук одним концом в догорающий костёр. Пламя лениво принялось обгладывать дерево, вверх взвилась тонкая струя дыма.

"Давай, загорайся! - мысленно кричала я. - Загорайся же!"

Наконец, на конце заплясал разгорающийся огонь. Сук с этого конца был достаточно тонким, и, наверно, вся операция заняла не больше трёх-четырёх секунд. Но мне это время показалось часом. Знаете - когда каждый момент острые зубы могут вцепиться в твою голень и прокусить до кости, секунда способна неимоверно растянуться. Я рывком развернулась, выискивая глазами волка. И увидела его опять на том же месте, в двадцати футах, настороженно наблюдающим за мной. Я гордо продемонстрировала ему импровизированный факел. Волк дёрнул хвостом, стоя на месте.

- Видишь? - сказала я срывающимся голосом. - Лучше не подходи. Не советую тебе делать это.

Зверь пропустил мои слова ушей и снова стал методично сокращать расстояние. Но на этот раз я оставалась на месте - только сердце билось всё сильнее с каждым отъедаемым волком дюймом. Моя неподвижность, кажется, озадачила его. Трижды волк останавливался, злобно взирая на меня, потом таки находил силы продолжать путь.

Всё это время я держала горящий сук почти вертикально, и огонь находился у меня над головой. Когда пепел от дерева начал сыпаться на макушку и обжигать, как растопленный воск, а волк подошёл на критическое, на мой взгляд, расстояние, я решилась - с силой взмахнула суком, опуская косо вниз. Полыхающий кончик прорезал воздух и пронёсся в каких-то жалких дюймах от морды зверя. Должно быть, пара шерстинок обуглилась на его теле. Я от души надеялась на это, когда испускала воинственный вопль и сделала шаг вперёд, проталкивая огонь дальше. Останься волк неподвижным, не избежать ему хорошей прожарки; но его там уже не было. Волк развернулся и пустился рысью обратно в лес, оглушённый, ослепленный. Мелькнуло серое пятно между ближними стволами и слилось с темнотой.

Я смотрела на гряду деревьев ещё несколько минут, уверенная, что волк вернётся назад, не заставив себя долго ждать. Но его не было. Должно быть, огонь выбил из зверя весь боевой дух. Когда глаза стали слезиться от напряжения, я позволила себе отвести взгляд от молчаливой темноты и бросила тлеющий сук в костёр. Оглядываясь через плечо, я стала собирать оставшийся хворост и кидать в пламя. Скоро костёр воспылал с новой силой, протягивая к небу ярко-жёлтые языки. Но мне жарко не становилось. Какой бы стороной я ни поворачивалась к теплу, на обратной стороне висел липкий взор тех, кто прятался меж деревьев, выслеживая каждое моё движение.

"Был ли волк? - спросила я себя, закрывая глаза. Проникающий отсвет окрашивал темноту в чёрно-багровый оттенок. - Смогу ли я убедить себя в том, что мне просто пригрезилось... что его не было?"

Увы, не получалось. Слишком ясны были воспоминания, слишком громко звучал в ушах шорох лап. Возможно, потом я кое-как смогла бы себя обмануть, но пока я знала одно: волк существовал и нанёс мне нежданный визит. А это означало, что лес вовсе не так пуст, как я думала. Мой костёр, мои запасы еды... я сама, в конце концов - всё служило приманкой для изголодавшихся хищников.


Глава 10


На хижину я набрела на исходе пятого дня. Это произошло так неожиданно, что я не поверила: внезапно стена искривленных стволов расступилась, открывая глазу фонаря небольшую полянку. Трава, конечно, успела пожелтеть и превратиться в сухую бумагу, но поляна всё же выглядела очень симпатично для уставшего от однообразия взора. Я вскинула голову (за последние дни вошло в привычку во время прогулки смотреть только под ноги) и повела лучом по кругу, изучая овал опушки. Тут-то у меня сердце и забилось: на середине поляны рядом с дорогой стояла хижина. Прямоугольник окна темнел, как дверь в погреб.

Пытаясь сохранять спокойствие, я пошла по дороге. Тут и там между травяными стеблями были видны сморщённые шапочки грибов. Грибы встречались и в лесу, но так как я строго придерживалась дороги, то видела их редко. Конечно, я могла сойти с дороги и насобирать несколько штук, но проблема была в том, что, во-первых, я понятия не имела, какие из этих миленьких шляпочек съедобны, а какие ядовиты; во-вторых, грибы успели испортиться со времён последнего заката; в-третьих, после случая с волком меня нельзя было заставить отойти от дороги больше чем на три фута ни за какие коврижки. Так что и сейчас я на грибы не позарилась - передо мной была вещь гораздо более интересная.

Конечно, хижина была необитаемая - её построили для удобства проезжающих, чтобы путники при желании могли остановиться и отдохнуть. Это было бревенчатое квадратное строение с потрескавшимся шифером на крыше для защиты от дождя. Между брёвнами клочьями торчал мох, придающий хижине неопрятный вид. Меня это удивило - зимы у нас были довольно щадящими, и я ещё ни разу не видела, чтобы потребовались такие меры для утепления домов. Из шифера торчала ржавая труба дымохода, накренившаяся в сторону. Подойдя ближе, я увидела, что окно украшено крупными трещинами. Всё это не добавляло оптимизма.

Но всё-таки я была безумно рада. Мне наконец-то предстояла ночёвка не под открытым небом, а в окружении крепких стен. Не нужно просыпаться каждый час, чтобы следить за костром. Можно забыть о страхе, который опутывает тебя каждый раз в миг пробуждения: всё ли в порядке? не подобрались ли ночные твари, пока я спала? я ещё жива?.. Право дело, хижина стала для меня бесценным подарком судьбы.

Ещё одна мысль согревала меня, пока я шла к невзрачному домику: обычно такие стоянки устраивали ближе к середине пути. Значит, если Маяк находится в соседнем городе, то половина дороги осталась за спиной. Я сократила расстояние вдвое без особых приключений.

С близкого расстояния хижина казалась ещё более ветхой и забытой. Дверь была плотно закрыта, синяя краска соскоблена с досок. Я прикоснулась к ручке с лёгкой тревогой. Ржавые петли издали ужасающий скрип. Я поморщилась и потянула дверь на себя, поднимая фонарь на уровень глаз. Изнутри тянуло тёплым воздухом. Я увидела дощатый пол, стены, потом луч скакнул на низкий столик, расположенный под окном. Какая-то склянка стояла на столе, рядом распласталась пожелтевшая газета. Из железной печи в форме бочки выходил цилиндр трубы и скрывался под потолком.

Я вошла, наслаждаясь теплотой. Дверь хлопнула, заключая меня в укрытие. Как здорово это ощущать - вокруг не бескрайние просторы тьмы, а всего лишь фут-другой, огороженный толстыми брёвнами. И это ТВОЯ территория, и всё у тебя под контролем.

"Здравствуй", - мысленно поприветствовала я хижину, продолжая изучать внутреннее убранство. Пара деревянных табуретов, кучка хвороста под печкой... Единственное, что меня огорчило - в лачуге не было кровати, хотя бы простого деревянного топчана. Это место не предназначалось для ночёвки, что уж тут поделаешь. Я вздохнула и подошла к столику. В склянку была вставлена оплывшая свеча, она вся догорела, так что я не стала её зажигать. Зато, когда всмотрелась в газету, лежащую на столе, я вдруг почувствовала лёгкий приступ головокружения. На газете, поверх серого типографского шрифта, были ясно различимые синие буквы.

"Тем, кто, может быть, придёт сюда после меня, - прочитала я, наклонившись над столом. - Знайте, что здесь ночевал Тейлор Грант, держащий путь в сторону сигнального огня, который виден на небе. Жаль, что не могу указать точный день своего пребывания здесь, но, кажется, прошло около двух недель или чуть больше с начала темноты. Иду медленно, потому что серьёзно поранил ногу четыре дня назад, и если вы прочитаете это довольно скоро, то у вас есть хорошие шансы догнать меня и присоединиться к моей скромной компании. Очень прошу вас сделать это, потому что я больше не могу быть один. Вместе нам будет гораздо лучше. Извините, что не могу оставить вам помощь - каждая крошка хлеба у меня на счету, как и капля воды. Но я собрал для вас сухой хворост, чтобы разжечь огонь в печи. Отдохните как следует и догоняйте меня. Думаю, у сигнального огня есть люди, и наша ближайшая цель - добраться до него. О происходящем вокруг я не имею ни малейшего понятия... как, должно быть, и вы."

Размашистая подпись, больше похожая на помарку - и под ней ещё одна строка, добавленная, должно быть, перед самым уходом:

"Берегитесь зверей. Я видел в лесу хищников. Волков и медведя. Не теряйте бдительности."

Медведя? Я почувствовала отвратительное посасывание под ложечкой. Откуда в нашем лесу медведь? Сколько я ни росла, ни разу не было слухов о том, что в нашем лесу водятся медведи. Да и про волков я ничего не слышала, но они - другое дело. А медведи...

Встряхнувшись, я перечитала записку, нанесённую поверх старого репортажа о футбольном матче. Звучное имя проникало в сердце - Тейлор Грант. Я попыталась представить этого человека здесь, всего за несколько дней до моего прихода, сосредоточенно пишущим послание. Каков он? Молод или стар? Коренаст иль сухощав? И что случилось у него с ногой?.. Тысячи вопросов роились в мозгу, точно армия термитов. Мне захотелось выскочить из домика и бежать дальше сломя голову, догонять загадочного Тейлора Гранта, пока он не ушёл далеко. Если бы я набрела на хижину под "утро", возможно, я бы так и сделала. Но сегодня я прошла немалое расстояние, и ноги недовольно стонали от одной мысли о дальнейшей прогулке.

Я повернулась к печке и внимательно рассмотрела любовно разложенные на полу ветки и сучья. Нет нужды выходить за хворостом и заново подставляться под ветер и напирающий со всех сторон сгущённый холод. Тейлор Грант уже постарался за меня. Я была не одна в этой затянувшейся ночи.

Тем вечером я была почти счастлива. Я сидела на настоящем стуле за настоящим столом в тепле, ела двойную порцию бутерброда и читала газету, вслушиваясь в потрескивание горящих веток. Пламя придавало стенам уютный золотистый отсвет. Время от времени я снова возвращалась к давешней записке, и перечитывала с замиранием пульса - уже не вникая в смысл слов, а наслаждаясь одним её существованием. Наверное, этот вечер стал лучшим за всё время моего нелёгкого путешествия. Больше таких не выпадало.
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Istergul
Спутник Тумана
Спутник Тумана
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 219
Зарегистрирован:
12 янв 2007, 13:50
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 136

Новое сообщение Istergul » 28 фев 2007, 19:11 |

Георгий Старков, бугыгы. Вот и продолжение. :-)

Алхимик Арчер
Заглянувший за Грань
Заглянувший за Грань
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 1390
Зарегистрирован:
07 июл 2006, 16:53
Откуда: Белая Башня
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 141

Новое сообщение Алхимик Арчер » 02 мар 2007, 07:18 |

Прикольная повесть, только вот чёто с фентези (по крайней мере обычным) у меня оно не ассоциируется
Она дверь заперла в свой мир наглухо.
Может, демон за нею придет.
И обняв, он прошепчет ей на ухо:
«Спи спокойно, мой маленький гот».

Гореть – значит греть,
Дышать – значит петь,
Спать – значит лететь.

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 02 мар 2007, 14:41 |

Прикольная повесть, только вот чёто с фентези (по крайней мере обычным) у меня оно не ассоциируется

Я нарёк повесть "фэнтези" в основном потому, что по структуре это классический квест-путешествие.
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Алхимик Арчер
Заглянувший за Грань
Заглянувший за Грань
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 1390
Зарегистрирован:
07 июл 2006, 16:53
Откуда: Белая Башня
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 141

Новое сообщение Алхимик Арчер » 04 мар 2007, 22:22 |

Я нарёк повесть "фэнтези" в основном потому, что по структуре это классический квест-путешествие.

С этим я полностью согласен...
Она дверь заперла в свой мир наглухо.
Может, демон за нею придет.
И обняв, он прошепчет ей на ухо:
«Спи спокойно, мой маленький гот».

Гореть – значит греть,
Дышать – значит петь,
Спать – значит лететь.

AlexGrand
Спутник Тумана
Спутник Тумана
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 234
Зарегистрирован:
22 ноя 2005, 11:38
Откуда: Владивосток
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 48

Новое сообщение AlexGrand » 09 мар 2007, 08:06 |

Читал с интересом. Жду продолжения.
Изображение
Свернуть с пути вам не удастся -
Могилы вырыты давно,
Но за грехи лишь расквитаться...
И кто же ляжет на их дно?

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 13 мар 2007, 17:11 |

Продолжение... Конец второй части.


Глава 11


"Только время суть истинный правитель Вселенной. Стоит немного вдуматься, и это станет ясно, как взгляд через ледяной кубик. Что люди считают главнейшей вещью в мире? Богатства... власть... деньги, любовь, здоровье. Но всё легко обращается в пыль под гнетом времени, будучи не в состоянии само повлиять на ход даже простейших песочных часов. Я понял это в юности, поэтому решил посвятить жизнь служению хозяину мира. Даже сейчас, несмотря на седину в волосах и немощь, я не жалею о своём выборе."

Странно, что я вспомнила слова отца именно и здесь и именно сейчас, сонно глядя на пламя костра. Он говорил мне много подобных речей тёмными вечерами, и я воспринимала слова как некое непостижимое таинство, смысл которого не стоит даже пытаться понять. Эту речь, насколько я помню, отец сказал мне, когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет, и моя младшая сестрёнка ещё была жива. Я гладила оконные занавески на столике в своей комнате, а отец сидел позади меня за столом. Уже не помню, из-за чего мы разговорились - но потом отец оседлал любимого конька, и я, что называется, отключилась. Видимо, отключение было не настолько глубоким, чтобы слова не всплыли в памяти спустя семь лет в полудреме.

"Ты очень красиво говоришь, - заметила я, водя утюгом по тонкому шёлку. - Пап, ты мог бы стать поэтом. Или писателем. Не пробовал никогда?"

"О нет, - рассмеялся отец. - Кто для чего рождён, тем и занимается. Моё дело - время. И часы. А вот ты, дочка..."

Он вопросительно умолк, и я не нашлась с ответом. Я тогда была в среднем звене школы, но ещё не определилась с будущей профессией. Меня это не волновало совершенно - даже потом, когда я перешла в старшее звено, и позже. В итоге я так и осела дома на целых два года после школы.

Огонь трещал, язычки пламени перетекали друг в друга, меняя цвета и формы, делая мысли плавными и скользкими. Я думала об отце, о наших беседах, которые иногда заходили за полночь. Особенно часто отец стал разговаривать со мной после смерти маленькой Джо. Говорил в основном он, мне выпадала роль вставлять изредка замечания или переводить разговор на другие рельсы, если тема начинала истощаться. Иногда бывало скучно, но, несмотря ни на что, мне нравились посиделки с отцом. Мне было жаль, что в последний год эта привычка начала рассеиваться.

Папа. Я закрыла глаза, представляя его образ - и испугалась, когда не сразу вспомнила черты лица. Неужели двух недель оказалось достаточно, чтобы стереть лик отца из памяти?.. Ну уж нет. Я восстановила внешность отца во внутреннем взоре с болезненной скрупулёзностью, потом то же самое повторила с матерью. С нею было легче - болезненно выступающие скулы, бледная кожа, немного вьющиеся чёрные волосы, которые унаследовала я. Родители стояли передо мной, пока я раскачивалась на границе сна и бодрствования, глядя на рдяное свечение костра сквозь закрытые веки. Я почувствовала, как в горле распухает комок. Вот они, рядом; но только до того, как я открою глаза. Где они на самом деле? Остались в том, светлом городе? Или находятся где-то здесь, в просторах тьмы, но невообразимо далеко? А может... нет, это я страшилась даже предполагать.

Я открыла глаза, возвращаясь в действительность. Пора было перестать клевать носом и устроиться на ночлег по-настоящему. Свою порцию я давно слопала и сейчас терпеливо игнорировала истерику желудка. Запасы таяли с угрожающей скоростью; рюкзак был пуст уже более чем на половину. Маяк стал ближе, и я была уверена, что при самом плохом раскладе до него осталось не более шестидесяти миль. Человека, оставившего записку в хижине, я ещё не догнала, но хранила надежду, что долгожданная встреча состоится в ближайшем будущем. Может, даже завтра. А пока - спать. Чем меньше я буду пускать мысли в свободный полёт, тем лучше.

Привычным движением я повернула рюкзак мягкой стороной и приготовилась лечь. Дремота успела накрыть меня плёнкой истомы, так что действовала наполовину на автомате. И когда, садясь на дорогу, я увидела маленькое существо, наблюдающее за мной с почтительного расстояния, я отреагировала не сразу. Уже кладя голову на рюкзак, вдруг опомнилась - и резко присела, чувствуя резкий скачок адреналина в крови. Зверёк никуда не делся. Он продолжал сидеть на задних лапках, демонстрируя светлую шерсть на брюшке. Глазки-пуговки любопытно поблескивали оранжевым отражением. Бельчонок. Как и волк, страх у него притупился под позывными голода.

Мы изучали друг друга довольно долго, прежде чем я решилась медленно поднять руку и поманить зверька к себе. На что рассчитывала, неизвестно: жест испугал бельчонка, он резво отбежал на самый край дороги. Но всё-таки не стал убегать окончательно: оглянулся и уселся, настороженно вздрагивая. Остроконечные ушки стояли торчком.

- Не бойся, - сказала я, отчаянно не желая упускать маленького визитёра. - Иди сюда. Хочешь есть?

Неспешным движением я подняла рюкзак и положила себе на колени, ощущая возросшее напряжение бельчонка. Стараясь, чтобы замок-молния не жужжал, я открыла рюкзак и достала оттуда маленький кусок хлеба. В нос ударил вкусный запах, рот немедленно наполнился слюной. Сглотнув, я оторвала от края солидную часть и протянула ладонь вперёд. Зверёк не сдвинулся, но явно почуял запах. Я бросила хлеб на землю футах в двенадцати от себя и стала ждать. Понятия не имела, чем питаются белки (вроде бы орешками, но, может, это лишь наивные детские представления?), однако этот представитель славной семьи был на краю голодной смерти. Всего один взгляд, брошенный на него, давал это понять. Что возобладает в зверьке - боязнь перед незнакомым или аромат, исходящий от хлеба? Я ждала.

Целый час, казалось, он оставался бездвижным и только потом начал семенить лапками. В мою сторону. Очень медленно, готовый порхнуть назад при малейшем подозрении на подвох. Глядя на бедное существо, я вспомнила себя, выходящую из родного дома и ждущую нападения монстра. Аналогия только подкрепила симпатию к бельчонку.

В конце концов он добрался до хлеба и начал уморительно утаскивать его лапками на край дороги. Я забеспокоилась, как бы он не ушёл совсем, получив своё, но, отойдя на приличное расстояние, бельчонок прекратил свои потуги и накинулся на хлебную мякоть, вовсю работая зубками. Пушистый хвост вздрагивал, когда он судорожно глотал лакомство. Мне аж самой захотелось последовать его примеру. Спасаясь от искушения, я положила хлеб в рюкзак и яростно застегнула молнию. Слюны во рту не убавлялось; горло щипало, словно изнутри проводят гусиным пером.

Бельчонок ел около десяти минут, пока не оставил от хлеба крошки на крошке. Я надеялась, что маленький дружок задержится после такого гостеприимства, может, даже подойдёт к костру погреться, но не тут-то было: нет, он пулей унёсся прочь, словно от какого-то хищника, даже не оглядываясь. Я была обескуражена неблагодарностью. Конечно, обижаться на неразумное существо - только драгоценные нервы зря изводить, но я рассчитывала на какой-то ответный жест.

"Глупости, - сказала я себе, ложась на спину и следя краем глаза за синими сполохами Маяка. - Бельчонок не кошка и не пёс. Он лесной зверь, у них отчуждение от людей в крови. Даже если он в жизни не видел ни одного человека, он воспримет тебя как угрозу, а твою еду - как попытку подкупа. Он не вернётся."

С этой невесёлой мыслью я провалилась в беспамятство. Внутренний будильник сработал через три часа, когда огонь начал угасать. Поёживаясь от холода, я опёрлась руками о землю и начала вставать. И была очень удивлена, когда из-под бока пулей вылетел пушистый комок, держа курс в лес. Ничего не понимая, я смотрела за бельчонком, который исчез в темноте. Даже не придала этому особого значения: уж больно хотелось спать. Я сгребла в охапку оставшийся хворост и пихнула на угли, не заботясь об опасности пожара. Заснула, не успев коснуться щекой рюкзака, и только мельком подумала о возвращении маленького зверька.

Наступило "утро". Как всегда, в момент пробуждения я испытала горькое разочарование. Остатки костра тускло светили, холод кандалами приковал тело к земле. Желудок мелко дрожал, поскуливая, как побитый щенок. Ночь продолжалась. Но сегодня было ещё кое-что, вносящее частичку теплоты в замороженный ум. Я вспомнила о бельчонке и его повторном визите. Кто знает, может, он и сейчас находится рядом со мной, с нетерпением ожидая, когда новоявленная богиня кинет ей порцию съестного? Не отрывая головы от рюкзака, я повернула голову направо. Ничего - только дорожная пыль под носом и камни. А если налево...

Бельчонок был здесь. Еле видимый в сумбурном сиянии, он сидел неподалёку, уставившись мордочкой на меня. Я растянула засохшие губы в подобии улыбки, зная, что если зверёк и увидит этот дружественный жест, то наверняка не оценит.

- Привет, - сказала я, не найдя ничего лучше. Он вздрогнул, напрягся... но убегать не стал. Ободрённая этим, я присела. Бельчонок стоял. Я открыла рюкзак и снова достала оттуда давешний хлеб. Было темновато, но зажечь фонарь я не решилась, чтобы не испугать зверька. Рефлексы работали безотказно: рот опять стал влажным. Я отщипнула кусочек и бросила вперёд. На этот раз бельчонок среагировал быстро, подскакав к еде, и начал насыщаться прямо на месте, не утруждая себя перетаскиваниями. Пока он был поглощён этим занятием, я взяла фонарь и включила его, направив луч в противоположную сторону. Он не обратил никакого внимания. Я поднялась и сделала подобие утренней зарядки, чтобы размять затёкшие мышцы, и всё время бельчонок находился рядом. Он не ушёл.


Глава 12


В детстве у меня была книжка-раскраска, которую я любила особенно. Такая тоненькая с жёлтой обложкой. На её страницах жили черно-белые звери, ждущие, пока карандаш не наполнит их контуры сочными оттенками. Художник рисовал с душой - даже будучи не закрашенными, животные выглядели так, словно вот-вот спрыгнут с бумаги в твою комнату. Каждый зверь имел своё имя, и внизу страницы были стишки крупным шрифтом, забавно описывающие его. Я не раскрасила книгу полностью; может быть, не хотела своими помарками разрушить стройный мирок, может, просто поленилась. Во всяком случае, тамошняя белка так и осталась в виде черно-белого контура. Стишок я могла процитировать наизусть:

Белка Киппи - прыг и скок,
Что на кронах ветерок.
Ей конфет ты не давай,
Лишь орешком угощай.


Вполне естественно, что своего нового дружка я нарекла Киппи. Всё, как полагается - даже спросила разрешения называть его так, и, не получив возражений, представилась сама. Киппи внимательно слушал, ушки торчали вверх. Казалось, он был готов слушать бесконечно, и я с удовольствием воспользовалась его вниманием, пересказав всю свою историю от "А" до "Я". Иногда мне казалось странным, что я вот так иду и с увлечением разговариваю сама с собой. Иначе как называть эту беседу - ведь бельчонок следовал за мной по краю леса на довольно почтительном расстоянии, видеть его я могла только когда ловила его в луче фонаря, а это ему явно не нравилось - он тут же улелепётывал назад, зажмурив глазки. Да и потом... ну разве может бельчонок понять смысл моего довольно-таки сбивчивого повествования? Я понимала комичность ситуации, но тем не менее продолжала рассказывать, не закрывая рта. Нужно было выговориться после двух недель почти полного молчания. И я боялась, что если перву своё красноречие хотя бы на минуту, то осознаю нелепость действа и не захочу продолжать. Вот этого было не нужно.

- ... понимаешь, Киппи, я не могла остаться дома. Я же рассказывала тебе о монстре, который прятался у моего дома? Ну вот. Думаю, он и сейчас там ошивается, может быть, подыхает с голоду. А ты как думаешь?

Я обернулась и посмотрела в темноту. Ухо уловило едва слышный шорох на краю дороги. Киппи был со мной согласен.

- Здорово, Киппи. Так о чём я говорила...

Я болтала, и болтала, и болтала. Даже когда язык во рту устал и челюсть начала ныть, я говорила - жаловалась бельчонку на холод, на Маяк, приближающийся слишком медленно, и на Тейлора Гранта, который развивал прямо-таки спринтерскую скорость, не давая мне догнать его. Умолкла только во время трапезы - мне достался пакетик чипсов с несколькими глотками колы, а Киппи - хлеб и вода, налитая в колпачок. На этот раз он расположился ко мне гораздо ближе, но потрогать его я не решилась. Уж слишком недоверчивым был взгляд, которым пушистый зверёк то и дело награждал меня. Мне оставалось только любоваться пирующим бельчонком и упиваться ощущением пребывания в кой-какой компании. Шерсть у него на спине была тёмно-бурого цвета, короткая, как стрижка "ёжиком". На груди - белое пятнышко, которое привлекло мой взор вчера вечером. Остроконечный носик, живые глазки и уши, которые нравились мне особенно. Так и хотелось прикоснуться к ним, приласкать, погладить.

Покончив с едой, Киппи отошёл подальше и деловито уставился на меня. Я проглотила последний кусок жареного картофеля и запила остатками колы. Минус ещё две единицы провизии. Днище рюкзака было близко. Определённо, моё положение становилось незавидным.

- Хочешь ещё, Киппи?

Я едва не поддалась порыву и не подкинула ещё хлеба, но заставила себя закрыть рюкзак. Взгляд зверька стал разочарованным.

- Нельзя, дружочек. Поверь, если бы я могла, я бы накормила тебя до отвала. Но так как ты теперь вроде как со мной, то экономия должна распространяться и на тебя. Пойдём дальше. Скоро остановимся на ночлег и поужинаем. Может, встретим того человека, о котором я тебе говорила. Договорились?

Не знаю, какие выводы сделал бельчонок из моей тирады, но он с готовностью отбежал на привычное место у дороги, когда я взяла фонарь в руку. Я улыбнулась:

- Умница.

Опустевшая бутылка колы осталась лежать на дороге. До сегодняшнего дня я усеяла дорогу множеством мусора: бутылками, обёртками из-под чипсов, консервными банками. Так что я не придала этому поначалу особенного значения, но, сделав три шага вперёд, вдруг резко обернулась.

Она лежала там, где я её оставила - прозрачная пластиковая бутылка с ярко-красной этикеткой. К внутренней поверхности прилипло несколько тёмных капелек. Бутылка валялась в самом центре дороги; будь здесь асфальт, там проходила бы разделительная полоса. Я спросила себя, умудрилась ли бы не заметить эту бутылку, если бы шла по этой самой дороге чуть позже. Ответ был: нет. Такое явное свидетельство того, что до меня тут кто-то бывал, нельзя было проглядеть. Все эти обёртки и другие вещи говорили сами за себя: тут проходил человек.

Киппи нетерпеливо носился, выказывая готовность к дальнейшему путешествию. Я рассеянно поглядела в его сторону, сверкнув фонарём. Он недовольно отбежал, и я тихо сказала:

- Подожди, Киппи. Ещё немножко.

"Знайте, что здесь ночевал Тейлор Грант, - с усилием восстановила я содержание памятной записки, - держащий путь в сторону сигнального огня, который виден на небе."

Ну а следы костра? В местах ночёвки неизменно вырастал пепельный круг на дороге, из которого торчали обгоревшие головёшки. Я ещё могла кое-как представить, что Тейлор Грант так кичливо относится к еде, что не оставляет никаких признаков трапезы. Но путешествие без огня было явной нелепостью. Я почувствовала, как под кожу забрался холодок. Ещё не гибель надежды... но здание пошатнулось в фундаменте. Я посмотрела вперёд, на извилистую дорогу, потом на небо, где сиял Маяк. Два дня, целых два дня путешествия в ускоренном темпе, а я не могла догнать человека с больной ногой. Может быть...

Может быть - что?

Порывисто развернувшись, я устремилась вперёд, спотыкаясь на ухабах. Киппи маячил рядом; я чувствовала, что он ждёт новых рассказов, но на этот раз я молчала. Слов не было, в отличие от неприятных мыслей: их как раз было слишком много, и я буквально убегала, сбивая подошвы кроссовок. Если бы дорога была в таком же плохом состоянии, как в начале пути, то я обязательно упала бы и подвернула лодыжку уже во второй раз: но, слава Богу, грунт стал ровнее, да и булыжники попадались куда реже. И листья тоже - постепенно тонкие хвойные деревья вытесняли своих могучих сородичей с опадающей мишурой. Наверное, ботанику стремительная смена флоры показалась бы подозрительной, но я в школе к этому предмету любви не питала. Смена состава леса меня даже радовала, потому что легче стало собирать хворост, и потом, однообразие окружающего мира успело мне осточертеть. Я жаждала перемен, каких угодно. Лучше всего, конечно, было видеть тихое приближение огня Маяка, но непостоянство пейзажа вносило какое-то скрытое удовлетворение.

Но зачастую перемены хороши, только когда их ждёшь. Стоит им появиться, и ты уже проклинаешь недавнюю мечту. Когда через два часа ходьбы дорога свернула под прямым углом направо, простираясь не по направлению к Маяку, а вдоль него, я меньше всего была склонна обрадоваться. Рассмотрев дорожный знак с ломаной стрелкой, я растерянно взглянула на Киппи. Он не стал убегать от света фонаря. Наверное, привыкал.

- Ну и что нам делать, Киппи?

"Ещё не катастрофа, - тут же ответила я самой себе от имени бельчонка. Голос у него в моём воображении был с хрипотцой. - Может, дорога снова выпрямится. Нужно только пройти пару сотен футов. Ты попробуй."

"Мечтать не вредно", - заявила циничная особа во мне. Я наморщила лоб. Как ни крути, чувствовала я сейчас себя по-дурацки; как ребёнок, которого обвёл вокруг пальца уличный мошенник, ломая его веру в непогрешимость взрослых людей. Дорога должна была вести к Маяку, в этом я не сомневалась с самого начала - и вот тебе на.

Я посмотрела на луч, оценивая шансы идти не по дороге. Деревья были здесь реже, но выводы всё равно были неутешительными. Стоит прогуляться одну милю в этих зарослях, и я выдохнусь, как губка. От одежды наверняка останется всего ничего. И звери. Волки там, медведи. Придётся держаться дороги, даже если она будет вести совсем не в ту степь.

- Похоже, выбора у нас нет, дружок, - обречённо сказала я бельчонку. Он смотрел прямо на меня, не шевелясь и не мигая. Мне вдруг страстно захотелось коснуться его, поднять на ладони, погладить против мохнатой шерстки. Ощутить, что лесной зверёк действительно находится рядом со мной и прислушивается к моим причитаниям. Я даже сделала шаг к нему, и Киппи среагировал незамедлительно, удаляясь от меня. Я остановилась и поправила лямки рюкзака. Под веками начало покалывать.

- Пообещай, что не бросишь меня, - попросила я охрипшим голосом. В какой-то провинции мозга меня подняли на смех, напомнив, что Киппи всего-то несмышлёная тварь, но я с лёгкостью отправила эти голоса в нокаут.

- Ну же, Киппи.

"Обещаю".

Опять этот голос. Кого же он мне напоминает? Какого-то киношного актёра? Может быть. Да это и неважно. Главное, что Киппи пообещал быть со мной. Я вздохнула и вымученно улыбнулась:

- Ну, тогда пошли дальше. Ты ведь тоже хочешь догнать сегодня этого проклятого Гранта, не так ли?

Всю дорогу до ночевки я внимательно присматривалась к пыльной поверхности дороги в надежде найти признаки стоянки. Так и не нашла. Зато, после ужина, когда я пожелала Киппи спокойной ночи и легла спать, я услышала в лесу звериный вой - далёкий, безнадёжный, но очень отчётливый.


Глава 13


Мои опасения оправдывались. Дорога и не думала возвращаться на прежний курс: она тянулась перпендикулярно Маяку, и с каждым шагом я впадала в чёрное отчаяние. Тейлора Гранта тоже не было видно на горизонте. Еда заканчивалась. Когда все проблемы наваливались на меня разом, хотелось присесть на пустой дороге, подобрав ноги, и разреветься. Может быть, так я и сделала бы, если не Киппи. Я сама наделила бельчонка разумом и голосом, и сама же поверила в это: теперь мне было стыдно выказывать перед ним, перед его чёрными глазками, собственную слабость. Поэтому я молчала и понемногу протухала изнутри.

Ночёвка прошла не слишком хорошо - у меня два часа зуб на зуб не попадал после того, как я услышала вой. Как следствие, я проспала костёр и проснулась с прилипшими к земле конечностями. К тому же Киппи, пока я спала, сбегал куда-то в лес: когда я проснулась, его не было, и он не приходил целых полчаса, пока я звала его. Можете представить, каково мне было это время. Когда знакомая острая мордочка показалась из-за деревьев, я едва ли не бросилась целовать зверька. Ей-богу, сделала бы это, если бы он позволил.

Шаги стали медленными и тяжёлыми: я чувствовала себя всё более разбитой с каждым днём. А сегодня я плюс к тому прислушивалась через каждые три фута, не трещат ли ветки поблизости под лапами волков. Киппи решил повысить ко мне уровень доверия и бегал рядом, почти рядом с моими ногами. Он научился не бояться фонаря - я могла теперь при желании осветить его и как следует полюбоваться.

Через полтора часа после первого привала я наткнулась на приятный сюрприз. Сначала я подумала, что пришла на очередную поляну. По крайней мере, издалека так и казалось: деревья размыкали строй на овальном участке, высвобождая место. Подойдя ближе, я увидела, что вместо травы на "поляне" плещется вода. Это было озеро. Дорога проходила, касаясь его правого берега.

Озеро выглядело довольно большим. Противоположного конца с этого берега фонарь не доставал. Песка не было, лишь травянистые обрывы, многие из которых почти вертикальны. Я стояла, глядя на колыхающееся отражение круга на воде, и ни о чём не думала. Потом мало-помалу начало доходить осознание того, насколько мне повезло - и я с радостным кличем побежала вперёд, махая фонарём. Присев на корточки у края, я вгляделась в воду. На дне лежал слой ила. Я видела его довольно чётко, несмотря на четырехфутовую глубину - значит, вода была чистой. Пить можно. Да если бы и не была... в моём положении привередничество не годилось.

Поколебавшись, я опустила в воду руку. Гладь сморщилась, пуская круги во все стороны. Я была готова к ледяному обжигу, но вместо этого почувствовала лишь умеренный холод. Я просунула руку глубже, до запястья. Ощущения не поменялись. Это меня озадачило - учитывая, что проклятая ночь длилась более половины месяца, запасы тепла должны были давно улетучиться из вод.

"Подземные течения?" - предположила я, проводя рукой по воде.

Здорово, конечно, но откуда взяться горячим токам в дремучем лесу? До рек и до морей далеко. Если кому-то из местных политиков хотелось раскритиковать наш город, этот довод всегда числился в первых рядах.

Значит, что? Ещё одна неразрешимая загадка? Эти тайны начинали мне надоедать. Может быть, потому, что вселяли необъяснимую жуть.

С другой стороны, в этом случае мне жаловаться не на что. Коли вода тёплая, это сулило мне одну очень приятную перспективу. Такую, о которой я и мечтать не смела...

Когда поверхность выровнялась, нечёткое пятно на воде снова приняло первозданный облик, предоставляя мне возможность насладиться собственным лицом. Я не смогла удержаться от ироничной улыбки. Путешествие не принесло ничего хорошего для моей внешности. Лицо было грязным, перекрещенное сетью ссадин (их я заработала, собирая хворост). Волосы растрепались, между ними засохли комки дорожной пыли, щёки осунулись. Но больше всего мне не понравились глаза. Что-то с ними было не так: то ли навыкате, то ли, наоборот, ушедшие внутрь... не то. Я сочла за благо долго в них не вглядываться и переключила внимание на одежду. В принципе, с состоянием одежды я могла ознакомиться и ранее, но по случаю решила провести полную саморевизию.

Шерстяной свитер сменил цвет с зеленоватого на серый. Тот же серый налёт появился на брюках. Неудивительно, учитывая, что я спала прямо на дороге. Но свитер и брюки, пусть грязные и истасканные, нареканий не вызывали. С кроссовками обстояло хуже: они были так истоптаны в многомильной прогулке, что у меня возникли опасения, как бы подошва в скором времени не оторвалась, оставляя меня без обуви. Я ругала себя за то, что не взяла сапоги, но это ничем не могло помочь. Оставалось уповать на качество производителя, но с моей непонятной страстью отовариваться в дешёвых лавочках, тут тоже было не так гладко.

Таким образом, общее впечатление от себя у меня осталось крайне неприглядное. И тут озеро могло мне немного помочь.

Искупаться. Вымыть тело, волосы - может, одежду тоже. Всю жизнь я принимала душ один-два раза в день, и привычка вылилась в священный ритуал. Я не изменила ему, даже просиживая дни в своей квартире, и находила в себе достаточно смелости, чтобы встать под струю холодной воды. А теперь чувствовала, как тело буквально покрылось коркой грязи, пыли, солёных отложений. Купание было мне нужно - при взгляде на тёмную колеблющуюся поверхность под кожей просыпалась нечёткая, сочащаяся из каждой клетки тяга, напоминавшая половое влечение. Ни с чем другим я сравнить это не могла. Кожа неистово зачесалась: мне стоило большого труда не плюхнуться в воду как есть, отдавая себя молчаливой стихии. Это бы никуда не годилось, лишь стало бы ещё одним доказательством того, что мало-помалу во мне набирает обороты помешательство.

Сначала я развела костёр. Купание купанием, но после него нужно будет согреться, и чем быстрее, тем лучше. Киппи деловито суетился рядом, пока я набирала хворост. Веток не требовалось слишком много, как-никак, я не собиралась тут заночевать. Когда на берегу воспылал оранжевый очаг, я с облегчением повернулась к озеру. Отражение искр на поверхности рисовало короткий золотистый мост в десять футов длиной. Выглядело красиво. Я решила, что начну воскрешение ритуала с того, что буду ступать по этому мосту.

Смешно, но, сбрасывая одежду, я испытывала неудобство (едва ли не стыд) из-за того, что на меня смотрит Киппи. Хотя, если подумать, это было вполне разумно. Я вдолбила в мозг мысль, что бельчонок способен слушать, соображать и общаться; а раз так, получалось, что я оголяюсь перед незнакомым парнем. Я сокрушённо покачала головой, но не удержалась и украдкой покосилась на "парня", закончив раздеваться. Киппи расслабленно сидел возле костра, таращился на меня со своей вечной серьёзностью. Замечательно.

Сложив одежду, я присела у берега и опустила ноги в воду. Тут было довольно глубоко. Тёплая или не тёплая, вода впилась в ступни, как пиявка, и я содрогнулась. Пережидая реакцию, я шевелила пальчиками под водой и смотрела на дальний конец золотого моста. На коже выскочили пупырышки, из-за чего она зачесалась ещё сильнее. Я поняла, что так дело не пойдёт. В конце концов, какое первое правило отдыха на пляже? Правильно: заплывай сразу в центр, откинув страх. Это - наилучший вариант.

Так я и сделала.

Заплыв - как удар, приходящийся по всему телу. Мышцы, вплоть до мельчайшей, съёживаются на долю секунды, и ты чувствуешь, что вот она, смерть, и холод - её объятия. У меня перехватило дыхание, проскользнула мысль, что я так и не смогу двинуть конечностями и утону в пяти шагах от берега, сражённая параличом. В рот проникла вода, юркнула в нос; я закашлялась, отчаянно забилась под водой, выныривая вверх. Страшное мгновение первого прикосновения прошло; я плыла к центру озера свободно, ощущая, как тело привыкает к окружению, теряет чувствительность. Мост из золота остался далеко позади. Я шмыгнула носом, выдувая капли воды, и жадно глотнула воздух. Волосы скучились в пряди, прилипли к спине.

Плавала я неплохо, потому что в школе регулярно посещала занятия в бассейне. Один раз меня даже вынудили участвовать в соревнованиях по плаванию, но после того, как я пришла пятой из восьми, повторных предложений не поступало. На этом озере я была одна, и не требовалось никого догонять; я плыла медленно, разбрызгивая воду, и упивалась ощущением того, что липкая корка тела растворяется в бурлящей жидкости.

Когда надоело грести по-собачьи, я перевернулась на спину и затихла, удерживаясь на ходу. Этому трюку меня научил буквально два года назад мой тогдашний парень. Казалось, что я так никогда не смогу этого сделать: стоило ему меня отпустить, я тут камнем шла под воду, пуская пузыри. Но четырехдневная тренировка дала результаты, и скоро я с недоумением вспоминала, как не могла научиться столь простой вещи. Лечь и расслабиться... вода сама вытолкнет тебя наверх.

В бассейне я могла лежать и изучать сияние ламп на высоком потолке: по-своему увлекательное занятие. Но в лесу вместо ламп была бескрайняя темнота, быстро отбивающая охоту любоваться. Я отвела глаза к Маяку, зная, что это знаменует возвращение к мучительным раздумьям. Скоро сутки, как я иду не в ту сторону, не приближаясь к цели ни на дюйм. Что делать?.. Наверное, пять дней назад я нашла бы в себе силы сойти с дороги, лишь чтобы быть ближе к небесному лучу. Но за дни ходьбы я привыкла к стабильности и относительному уюту, которые предоставляла дорога. Даже угроза голодной смерти не была в этом деле решающей...

А ещё где-то там должен был быть человек.

Пора было вылезать. Я хорошо развеялась, скинула грязь - теперь тело просилось обратно к теплу. Я поплыла к берегу, без энтузиазма работая ногами. Когда до костра, пылающего светильником, осталось около тридцати футов, не вытерпела и решила сделать знаменитый "последний заплыв". Вобрала в грудь побольше воздуха, сложила руки стрелой и нырнула под воду, извиваясь, подталкивая себя вперёд. В ушах зазвучала вода, темнота стала иссиня-чёрной; я методично боролась с силой, выталкивающей меня на поверхность. Когда воздух в лёгких закончился, я перестала сопротивляться, и меня подбросило вверх, как пробку. Я была почти у берега, и ноги встали на мягкий ил, погрузившись до щиколоток. Приятное тепло разлилось по ступням. Вода доходила до груди. Я с полминуты стояла неподвижно, делая глубокие вдохи, потом попыталась шагнуть. Тут-то и выяснилось, что подо мной не ил вовсе.

Ноги успели провалиться в скользкую массу до колен. Я стояла на болотной топи, ставшей причиной гибели тысяч людей. В телевизоре и в книгах рассказывали, что топь берёт пленников в захват так любовно, что они до последнего мгновения ни о чём не подозревают. Я этому не верила. Но сие оказалось правдой - я действительно не замечала, что ухожу под дно, пока не начала шевелиться. Ноги проваливались глубже при каждой попытке вырваться. Меня охватил пронзительный страх. Крутой склон берега был близко, но всё-таки не настолько, чтобы я могла за него ухватиться. Я открыла рот, чтобы закричать, но нечеловеческим усилием заставила себя не издать ни звука. Спокойно. Не шевелиться. Держать себя в руках. Крик не поможет, здесь никого нет. Да и ситуация ещё не такая катастрофическая, пока можно...

"Я тону! - заревела маленькая девочка, исступлённо прижимая к груди проклятую игрушку. - Мамочка, я тону!"

"Нет! - со злостью крикнула я, лихорадочно пытаясь что-либо сообразить. - Никто не тонет..."

Медленно-медленно я продолжала погружаться в тиски топи. Тёплая граница подбиралась к бёдрам. Я нагнулась вперёд, опустила руки под воду. Пальцы едва касались днища.

"Давай!"

Я сделала рывок вперёд, уходя с головой под воду. Ноги тут же ушли в болото, но я сгребла ладонями плотную жижу на дне и принялась погружать в неё руки. В таком состоянии - защелкнутая по рукам и ногам, - я не могла выпрямиться, зато можно было использовать руки как опору, чтобы спасти ноги. Топь не желала сдаваться. От напряжения перед закрытыми глазами закружились зелёные пятна; вода проникла в уши, коснулась барабанных перепонок колющей булавкой. Я отвоёвывала ноги дюйм за дюймом. Мышцы рук загудели, налились тяжестью. Сердце колотилось, как отбойный молоток, беспощадно тратя драгоценный кислород.

Есть!.. Правая нога выскользнула из топи. С левой пришлось повозиться; когда я наконец оказалась свободна, то уже задыхалась и несколько хлебнула воду. Это ужасное ощущение - когда жидкость проникает в нос и жжёт раскалённой кочергой сам мозг. Я выплыла на поверхность, кашляя и ловя губами воздух. В ушах переливался звон потока, и в секунду просветления, когда пришло осознание, что я скорее жива, чем мертва, я отчётливо услышала насмешливый голосок:

- Что ж, будь по-твоему, сестричка. Твоя взяла. Но в следующий раз, смотри у меня!..

"Хватит ныть, Джо".

Я выбралась на берег из последних сил, на четвереньках. Из ушей и носа текла вода. Киппи беспокойно метался поодаль, и я попыталась сказать ему, что всё в порядке, я себя хорошо чувствую. Вместо слов из горла хлынула вода, перемешанная со слизью. Я упала на пожухшую траву, заходясь безудержным кашлем.

Через полчаса я стояла возле костра в полном облачении, греясь на слабеющем огне. Окоченелость, сковавшая тело, не хотела проходить. Как только я вспоминала о том, что произошло (и могло бы произойти, если бы я опоздала), меня начинала колотить крупная дрожь. Я больше не могла смотреть на озеро и фальшивый мост, раскидывающийся передо мной. Бельчонок получал свою долю тепла, усевшись в футе от меня. Он тоже изрядно поволновался во время жуткого происшествия, и теперь поглядывал на меня многозначительно - должно быть, упрекал в неосторожности.

- Ну-ну, Киппи, - извинительно процедила я сквозь стучащие зубы. - Откуда я знала, что там топь. И я же всё-таки вышла, видишь? Немного согреюсь, потом наберём воды и продолжим идти.

Ещё через тридцать минут, заливая водой остатки костра, я вдруг вспомнила слова, которые слышала, вырываясь вверх из глубины. Я готова была забыть их вновь - но сложилось иначе, и они вновь зазвучали в моих ушах. Так жё чётко, как час назад... как тогда.

"Будь по-твоему, сестричка."

Это сказала Джо, маленькая умная Джо; я хорошо помнила, как она мне это говорила, отчасти обиженно, отчасти игриво. Ведь то были последние слова в короткой, но такой яркой жизни моей младшей сестрёнки.


Глава 14


Вечером я нашла Тейлора Гранта.

Должно быть, интуиция подсказывала мне, что он близко. Иначе чем объяснить, что я не устроилась на ночлег, когда часы показали исход отведённого времени? Несмотря на потрясение, пережитое на озере, к вечеру я чувствовала себя сносно. Да и купание, как бы там ни было, внесло положительную лепту в самочувствие. Что меня угнетало, так это то, что я ничем не смогла поживиться у столь богатого источника, как озеро. Из-за того, что оставляла пустые бутылки на дороге. Теперь пришло время жалеть. Воистину, глупость моя не знала пределов. Наливать воду было попросту некуда; пришлось довольствоваться наполнением одной полупустой бутылки с питьевой водой. Я начала осторожно подумывать, что, возможно, есть резон в том, что Грант не оставляет за собой никаких следов. Может быть, он просто умнее меня и относится к вещам более бережно. А отсутствие кострищ... ведь может предусмотрительный человек одеться так тепло, что никакие костры ему не понадобятся?

Значит, был резон в том, чтобы идти быстрее и дольше. Я решила выжать из себя лишний час прогулки. Этот час и стал решающим.

Сначала я увидела его вещи. Прежде всего - потрепанный серый рюкзак, лежащий на краю дороги. В рюкзаке почти ничего не было, он валялся ненужным тряпьём. Разве что пылью не покрылся. Рядом стояли высокие резиновые сапоги, на одном из которых явственно просматривалась полоса трещины. Больше ничего. Впрочем, в тот момент мне большего не требовалось: с колотящимся от радости сердцем я развернула фонарь к лесу, готовая поприветствовать того, кто питал меня надеждой. И ещё успела предаться приятным догадкам о том, как выглядит Тейлор Грант.

Плохо. Плохо он выглядел в мощном белом свете, свисая с ближайшей ветки. Я даже не поняла сразу, что передо мной человек; напоминало кадр из низкосортного фильма ужасов, где героиня забирается на тёмный чердак и нос в нос сталкивается с трупом. Лишь по прошествии секунд, когда взор зацепился за толстую верёвку, обвитую вокруг его шеи, я попятилась и закричала. Киппи, который был рядом, испуганно кинулся назад. Не прекращая кричать, я сделала ещё один шаг назад, споткнулась о рюкзак и упала навзничь. Луч фонаря прыгнул на небо, вырисовывая верхушки деревьев.

Я зажала рот левой рукой и прикусила мякоть ладони, чтобы задушить крик. Но горло зажило собственной жизнью; оно с упоением выдавало новые порции нескончаемого поросячьего визга. Я зажмурилась и поджала губы. Крик поперхнулся. Ударила тишина.

"Что это было?!"

Должно быть, это был Тейлор Грант. Вне всякого сомнения, мёртвый. Я видела мертвецов редко... в последний раз - когда была на похоронах своей подруги Стеффи, погибшей из-за удара током. Электрический чайник был неисправен, а она не позаботилась выдернуть шнур из сети, прежде чем налить воду. В ночь после похорон мне снились кошмары.

- Киппи, - позвала я, не узнавая свой голос. - Киппи, миленький, иди сюда...

Я поискала его и нашла сбоку шагах в пяти. Он неуверенно семенил на зов и остановился, попав в свет. Мне стало немного легче. Киппи здесь. Я не одна. А мертвецы... они оживают только в плохих фильмах и в плохих сказках.

Через три минуты я кое-как собралась с духом и снова направила свет на повешенного, заранее прикусив язык. Он висел в прежней позе, ноги в полосатых носках отстояли от земли на фут. Голова лежала на груди. Мне показалось, что у человека сломана шея. Я смотрела, не мигая, отключив способность соображать. Просто наблюдала, запечатлевала изображение в памяти. Затем, отвернувшись от трупа и зажав виски пальцами, я позволила себе думать.

Итак, это был молодой человек. Был... Если глаза меня не обманывают, он одет в демисезонную куртку и джинсовые брюки. Но что-то в нём было не так. Я попыталась воссоздать перед глазами облик мертвеца. Как назло, ум занимала только тёмно-синяя куртка, полосатые носки и брюки. Остальные детали разум упустил. Может, счёл слишком страшными, чтобы запоминать?

Вспомнив, что я сижу на рюкзаке бедняги, я лихорадочно вытянула его к себе. Внутри - только окаменевший хлеб, одна бутыль с водой (и то неполная), шариковая ручка, спички и тонкая кипа газет. Заголовок я узнала с первого взгляда: на такой же газете была написана записка, которую я нашла в хижине. Значит, он...

Я закрыла лицо руками. Вот и всё. Дождалась, чего хотела. Ну почему он сделал это? Ведь Маяк был уже близко! Мы могли объединить наши запасы и дойти вместе! Неизвестно, кого мне было больше жаль: себя или его. Должно быть, всё-таки себя. Человека, который висел за моей спиной, я в некотором смысле даже ненавидела в ту минуту: за то, что он обманул мои ожидания, бросил одну.

Медленно-медленно я развернулась ещё раз, крепя сердце. На этот раз нужно смотреть на голову, пусть это будет нелегко. Нужно узнать, что же в повешенном неправильно...

Копна чёрных, ставших похожими на проволоку волос смотрела на меня. Лицо скрывалось в тени, направленное на землю. Я не дышала. Шея была тонкой, кожа выглядела серой бумагой. Я перевела взгляд на руки человека, свисающие по бокам. Узкие длинные пальцы. Прямо-таки нечеловечески длинные... Одежда болталась, как на пугале.

Вот что было не так. Он был слишком худ. Никакой голод, никакие страдания не смогли бы сделать из человека такое подобие скелета.

Фонарь внезапно обрёл чудовищный вес. Луч ушёл вниз, потеряв Тейлора Гранта, висящего на дереве. Я приоткрыла рот; новый приступ визга ужаса был не за горами.

Грант не убивал себя. Его убили. Его убило то самое чудовище, которое расправилось с бедной собакой. И высосало из него всю кровь.

И, может быть, в этот самый миг ОНО подкрадывалось ко мне.

Пальцы начали трястись, как в лихорадке. Я присела на землю, выискала одной рукой фонарь, другой - рюкзак Гранта. И вскрикнула, когда где-то за спиной в лесу... шагах в двадцати, не больше... громко треснул сук. Киппи мгновенно развернулся и поднял дрожащие передние лапки. Зверёк тоже был смертельно напуган.

- Уходим, Киппи, - прошептала я, поднимая ногу. - Бежим...

Налетел лёгкий порыв ветра, и мертвец закачался на подвесе. Верёвка скрипнула. Вообразив, что Грант начинает оживать, я переметнула луч к нему, готовая свалиться в обморок. Но он лишь повернулся мне передом, позволив разглядеть выступающий подбородок, на котором были засохшие бурые пятна. И шея, безусловно, сломана. Не при повешении, нет...

Я сорвалась с места и побежала. В сторону, противоположную от мертвеца и ужасного хруста; даже не сразу отдала себе отчёт в том, что сошла с дороги и устремилась прямиком к Маяку. Под ногами шуршали стеклом умершие листья. То и дело я наталкивалась на деревья, рвала об их кору свитер, но не останавливалась. Даже забыла о Киппи, но, слава Богу, он не забыл обо мне. Не помню, где именно я уронила один батон хлеба, который лежал в открытом рюкзаке Гранта. Обнаружила это только следующим днём.

Когда побег отнял у меня все силы, ноги подкосились, и я упала на землю. Вдохнула прелый воздух полной грудью, чтобы унять бунтующие лёгкие. В рот тут же забились листья и хвоя. Я не стала их выплёвывать, а начала с остервенением жевать. Не выпуская фонарь из рук, я перекатилась на спину и посветила назад, ожидая увидеть большое чёрное чудище, идущее за мной, валя стволы деревьев. Но увидела только маленького бельчонка, который сидел в окружении палой листвы. Я сказала ему, что отдохну и встану, дам ему еды, но не сдержала обещания - сил не осталось даже на то, чтобы присесть. Я так и заснула, лёжа на спине, без костра и ужина. Стоит ли сказать, какое замечательное у меня выдалось утро, когда я проснулась и нашла, что стала сосулькой. Киппи спал рядом. Его шерстка то и дело подрагивала от холода.

Теперь, когда дороги не было, путеводитель у меня был один: синий луч, по-прежнему вращающийся над линией горизонта. Я держала путь прямо на него, не позволяя себе делать шаги в сторону. Что-то подсказывало мне, что грядут перемены: деревьев становилось мало, и даже шум ветра, казалось, меняет тембр, доходя от безразличного шёпота до исступлённого крика. Я шла медленно, словно пробуя на вкус каждый свой шаг. В голове селилась пустота, которую я не могла ничем заполнить. После вчерашнего насыщенного дня я чувствовала себя раздавленной, хуже того - во мне угасало само желание двигаться, приближаться к Маяку. Да, он всё ближе и ближе, но всё равно слишком далеко. А монстр, должно быть, следует за мной по пятам, ни на миг не упуская из своего взора. Когда ему надоест любоваться мной издалека, он просто догонит меня и выпьет мою кровь, как сделал с Грантом и псом. Так какая разница, быстро я иду или медленно, и иду ли вообще?.. Временами безразличие пугало меня, и я утверждала себе, что это вовсе не так, просто временная слабина, и время всё поставит на место. Но прошло три часа, четыре, а апатия не желала отступать. Во время обеда я сообщила Киппи, чтобы он убежал в лес, если со мной что-то случится.

- Я не хочу, чтобы ОНО сожрало тебя тоже, - сказала я, кладя в рот последнюю дольку чипсов. Больше их не осталось, только хлеб и вода. Хватит на три дня, четыре - максимум.

Вечером я вышла на опушку. Сначала подумала, что попала на очередную поляну, но сколько мог ухватить фонарь, стена деревьев не смыкалась обратно в целое. Передо мной простирался травянистый пустырь с кое-где торчащими из земли кривыми стволами. Стволы были скручены, сплющены, приникли к земле. Таких уродств у растений не могло быть. Я обернулась на лес, путь через который проторивала неделю, и внимательно разглядела деревья. То, что ожидалось: верхушки сплошь обглоданные, протягивающие в стороны тоненькие веточки, как щупальца осьминога. Хотя они выглядели одинаково, ветки на одних имели хвою, на других - жёлтые листья странной овальной формы. Листьев осталось немного, большинство уже нашли упокоение на мёрзлой земле.

- Видишь, Киппи, - пробормотала я, - ты полагаешь, такие деревья занесены в полный ботанический каталог планеты Земля? Думаешь, наш всезнайка Лео смог бы определить их вид и семейство?

Бельчонок отмалчивался. Со стороны пустыря урывками налетал холодный ветер, и каждый раз огонь Маяка словно вспыхивал ярче. Я подняла голову навстречу его свету. По-прежнему великолепен. И недосягаем.

- Знаешь, что я думаю, Киппи? Я думаю, мы заблудились. Я думаю, мы находимся не в том мире, где я родилась. Провалились по пути в какую-то кроличью норку, как Алиса, и даже не заметили. Только не смейся, пожалуйста.

Так как Киппи не думал смеяться, я продолжила:

- Вот и соседний город куда-то подевался. Вместо него эта проклятая степь. Есть у тебя какие-нибудь идеи?

Я представила, как он отрицательно мотает головой, и хмыкнула.

- Ну, тогда у меня имеется одна мысль. Сегодня мы прошли уже достаточно - давай остановимся здесь и заночуем. Я так понимаю, если пойдём вперёд, то у нас с хворостом могут возникнуть проблемы. Нечего лезть на рожон.

Бельчонка моё предложение вполне устроило. Я сбросила рюкзак и следующий час жизни посвятила сбору хвороста у опушки. Разожгла свой последний костёр (пришлось потратить аж семь спичек, потому что усилившийся ветер всё время тушил разгорающееся пламя) и уселась рядом, доставая хлеб и воду. Киппи устроился рядом чуть ли не вплотную. Я опять подумала о том, чтобы погладить зверька по спине, и опять испугалась.

Уплетая за обе щёки хлеб, который в обычное время казался бы куском древнего гранита, я замерла, услышав знакомый треск далеко позади. Обернулась и стала вглядываться в темноту, направив свет фонаря на своё лицо. Если кто-то есть в этой беспросветной мгле, он наверняка увидит меня хоть с расстояния мили.

- Видишь меня? - спросила я и оторвала зубами очередной кусок хлеба. - Если видишь, то почему бы тебе не подойти и не сделать то, что намерен. Чем я отличаюсь от бедняги Гранта?

Фыркнув, я выключила фонарь и уставилась на пламя костра, обхватив колени руками.

"А если ты хочешь пока поиздеваться надо мной, то... что ж, я буду продолжать идти, а ты уж как-нибудь следуй за мной."

Эти слова я не сказала, я подумала. Спокойно доела пищу, поболтала перед сном с Киппи и легла спать. Несмотря на то, что я ощущала себя льдинкой, застрявшей на крыше дома, спала хорошо, без страхов и тревог. Снился мне опять Маяк, и невидимые люди у его основания кричали, молили меня, чтобы я шла быстрее, потому что время у меня на исходе.


КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 24 мар 2007, 15:40 |

Продолжение. Как-то мрачно...


Часть третья
ПУСТЫРЬ

Глава 15



А пока - я была жива, и я шла.

Унылое место был этот пустырь. Не было здесь того покрова таинственности и нечёткой угрозы, как в лесу. Зловещий шёпот деревьев, к которому я успела привыкнуть, остался позади, и тишина казалась оглушительной. Ветер мог бы прорвать молчание, но здесь даже ему играть было не на чем. А что остаётся делать музыканту, лишённому инструментов? Только злиться; а так как из тех, на ком можно сорвать злость, здесь была только я, то ветер отыгрывался на мне вдосталь. Несмотря на то, что я застегнула все пуговицы, подняла воротник и опустила ушки шапки, я мёрзла, как в холодильнике. Раньше я думала, что мне холодно. Теперь поняла, что то были детские игрушки. Настоящий холод ютился здесь, на бескрайних травянистых просторах, которых не должно было быть по всем картам. Через два-три часа прогулки я начала бояться, что вены под кожей замёрзнут, превратятся в твёрдые макаронины и сломаются при неосторожном движении. Подумывала о том, чтобы вернуться на опушку леса, но упрямство и нежелание признать поражение заставляли меня делать ещё шаг. Сыграла роль и мысль о том, что, если я поверну обратно, то точно встречусь с безымянным монстром, преследующим меня.

Ранее я где-то читала выражение "больная земля". Пустырь заставил меня убедиться, что это не просто игра слов. Местность и вправду была поражена какой-то тяжёлой болезнью. Ещё на опушке я обратила внимание на причудливые формы деревьев, над которыми поизмывалась природа. Этим странности не заканчивались. Прежде всего, почва. Она была явно неплодородна, и травы, которые произрастали на ней, почти все были сорняками. Жёсткие стебли хлестали меня по голеням. Полчаса ходьбы, и брюки ниже колен стали сплошь жёлтыми от колючих зёрнышек. Поначалу я останавливалась, чтобы отрывать их от ткани, потом махнула рукой.

Рельеф тоже был необычным. Неожиданные взгорья, неровности и даже маленькие овражки попадались сплошь и рядом. Иногда я набредала на узкие продолговатые провалы, происхождение которых осталось для меня тайной. Они напомнили мне трещины на иссохших губах, когда приходит весна и начинается авитаминоз.

С содроганием я ждала шестого часа, когда мне придётся остановиться на ночлег. Сегодня мне предстояла ночевка без костра на открытом пространстве, где через три минуты простоя щеки начинали покрываться инеем. Без преувеличения - слёзы так и выступали на глазах, стоило мне представить себя лежащей на траве и дрожащей под порывами жестокого ветра. Холод стал мне самым страшным врагом, оттеснив на задний план голод, одиночество и чудовище, скрывающееся во тьме.

Киппи тоже приходилось несладко. Маленький зверёк не отставал ни на шаг, хотя его явно обеспокоил переход из леса в пустырь. Может быть, он никогда не выбирался из родных владений. Высокие травы подарили ему дополнительные неудобства - бельчонку приходилось значительно труднее, когда ему приходилось прокладывать себе дорогу между стебля. Его спинка яро мельтешила в свете фонаря. Мне казалось, что всё тело Киппи мелко дрожит. Может быть, я просто видела так из-за того, что сама была полумёртвая из-за мороза.

Но вечно идти было нельзя. На третьем часу я устроила скудную трапезу, а на шестом чувствовала, что свалюсь с ног, если не остановлюсь в ближайшие пятнадцать минут. Ни в один из предыдущих дней я так не уставала. Но в то же время душа моя рвалась вперёд. Маяк вырос до пугающих размеров и запросто мог слепить глаза, если подолгу смотреть. Теперь у меня не осталось сомнений, что прожектор расположен либо на какой-то высокой башне, либо - что более вероятно, - на большом холме или горе. При худшем раскладе идти оставалось сорок миль. Три дня (четыре, если лень возьмёт у меня своё), и я смогу дойти. Но я была далеко не уверена, что так случится. Холод и монстр, маячащий за спиной, остудили мой пыл.

- Остановимся здесь, - прошептала я Киппи, опершись на ствол очередного дерева-уродца. Ствол напоминал вопросительный знак; листья, если они когда-то были, давно сорвал ветер и унёс в даль степи. Но это было какое-никакое укрытие. Я присела под деревом и открыла рюкзак. Киппи с готовностью подбежал, и я грустно улыбнулась:

- Огня нет. Боюсь, приятель, скоро даже еды не будет, и тогда ты точно покинешь меня. Кому я нужна буду такая, спрашивается?

Он присел на задние лапы, всем видом выказывая, что не собирается меня оставлять. Я погрозила пальцем:

- Смотри, вот закончатся припасы, и я припомню твоё обещание.

Во время приёма пищи я старалась развлечь себя и Киппи очередной пустой болтовнёй. В основном потому, что хотела отстраниться от холода, который сжимал на членах ледяной обруч.

- Вот бы сейчас телевизор, - мечтательно сказала я, прислонившись спиной к стволу. - Хотя, конечно, не уверена, смогла ли бы я поймать хотя бы один канал. А если бы поймала, то точно знала, что где-то ещё остались места, где всё нормально, и ничего не произошло. Да что я говорю? Ты, конечно, понятия не имеешь о ти-ви и музыкальном канале. Да, трудно быть бельчонком. Но в создавшемся положении, парень, я тебе даже завидую.

Исчерпав запас красноречия, я стала готовиться ко сну. Хотя "готовиться", пожалуй, сказано слишком сильно. Я просто подложила рюкзак под ствол дерева и легла, свернувшись калачиком, как новорождённый. Так я надеялась сохранить тепло подольше. Прежде чем выключить фонарь, я посмотрела на Киппи, который был еле виден посреди желтых травяных джунглей, и пожелала ему спокойной ночи. Я надеялась, что хотя бы для него так и будет.

"Постарайся уснуть как можно быстрее. Когда спишь, не замечаешь, что мёрзнешь."

Темнота. Я две минуты смотрела на Маяк, потом зажмурила глаза. Конечно, когда наши желания совпадали с действительностью: сколько бы я ни пыталась вогнать себя в беспамятство, сон не приходил. А холод ходил вокруг, пробуя на вкус части тела одну за другой. Сначала его зубки касались щёк, губ, кончиков пальцев. Потом настал черёд ног, спины, груди. Я чувствовала, как из меня яростно вытесняют оставшееся тепло, методично и беспощадно. Зубы не стучали, и дрожь не охватывала тело; я просто каменела лёжа, кровь становилась красным желе, кости замораживались до стекольного звона, и даже глазные яблоки становились чем-то вроде круглого леденца. Губы - тяжёлый пластилин, прилепленный к лицу. Я вдруг подумала, что умру. Скольких несчастных бездомных находили в дворовых закоулках осенними утрами, когда ударяли первые заморозки, так же, как я, свернувшимися в позу эмбриона. Должно быть, я испытывала сейчас то же самое, что они в последние мгновения жизни, прежде чем холод поглощает разум.

От бессилия мне захотелось плакать, но я боялась, что слёзы на щеках превратятся в лёд и будут жечь. Так что я просто лежала, отсчитывая время. Только сейчас обратила внимание, что на верхушке дерева имеется дупло и ветер выдает тоненький присвист, залетая в узкое отверстие. Писк раздражал нервы. Но что я могла делать? Я представила, как встаю и одним могучим ударом сваливаю уже мёртвое дерево на землю, прерывая свист. Образ вставал перед глазами ярко, почти с картинной точностью; стало быть, сон всё-таки приближался. Или это смерть? Какая разница, подумала я. В любом случае, скоро эта пытка прекратится. Нужно просто не сопротивляться, отдаться приливу. Я улыбнулась, чувствуя, как сознание рушится то ли осколками льда, то ли хлопьями снега.

А потом моих рук коснулось что-то мохнатое, тёплое, подрагивающее. Прикосновение могло бы вызвать отвращение, но не вызвало. Я находилась в слишком оцепенелом состоянии, так что только принялась поглаживать тельце кончиком пальца, пришёптывая имя бельчонка. Ему тоже было холодно, и он пришёл ко мне, надеясь согреться. Он медленно подползал выше вдоль руки, но я не смогла сохранять тонкую нить ощущений до того момента, когда Киппи уснул, уткнувшись мордочкой мне в грудь. Я увидела это утром, когда страшная ночевка подошла к концу. Но до того мне предстояло ещё шесть часов так называемого отдыха. Незнамо как, но в самой глубокой точке сна я вдруг почувствовала, что не одна. Словно я раздвоилась, и пока одна половина бродила в царстве Морфея, другая напряжённо прислушивалась к звукам пустыря, улавливая в шуме ветра в дупле нарастающую угрозу. Что-то было в зарослях травы, облачённое в одежду ночи - оно стояло и смотрело на меня и бельчонка, и раздумывало, подойти к нам сейчас или подождать. Я не знала, какие мысли были в голове у этого существа, но оно находилось очень близко, в нескольких шагах. Но когда я открыла глаза, его не было. Оно ушло, и в знак его визита у меня остановились часы. Стрелки навечно застыли на отметке пятнадцати минут полуночи; тогда я впервые за долгое время вспомнила о страшной детской сказке, которую мне рассказывал отец.


Глава 16


Зверь бежал по степи, и под его мощными лапами покорялись покрытые мглой мили. Он бежал быстро и легко, сея смуту, хаос, разрушение. После него оставались вырванные с корнем стебли трав и земля, ставшая горьким вязким варевом. Зверь направлялся ко мне.

Первую половину дня я ковыляла вперёд, то и дело делая привалы. Болели суставы: прошедшая ночь подействовала на них не самым благотворным образом. Я была вымотана донельзя. Чего лес не мог добиться за неделю, пустырь сделал одним махом. Но я шла вперёд, потому что не могла иначе.

Тогда пустырь нанёс очередной удар. На этот раз - насмерть.

После обеда, который я устроила у большой трещины на земле, я почувствовала, что воздух вокруг стал теплее. Я наивно порадовалась, не понимая грозных предпосылок. И то, что вскоре после этого огонь Маяка внезапно потускнел и подёрнулся серой пеленой, стало для меня потрясением. Я стояла, хлопала ресницами и судорожно протирала глаза. Но картина не менялась: не было пронзительной синевы, вместо неё - тусклый, едва пробивающийся сквозь туман отсвет. Что это такое? С Маяком что-то случилось?

"Ты опоздала! - вскричал торжествующий голос. - Кому было сказано, что идти нужно быстрее!"

Но это было неправдой. Мне потребовалась минута, чтобы уразуметь, что происходит. Маяк не погас, он остался на месте и ничем не изменился. За вычетом этого хороших новостей было мало. Я непроизвольно вскрикнула, когда меня осенила догадка. Надвигался дождь. Судя по тому, как быстро размывался луч Маяка - очень стремительно. Чёрт возьми, это была настоящая буря.

Ветер усилился, проходясь бреющим полётом по сухой траве. Молчание нарушилось - я услышала тихий шелест, набирающий громкость. Стена воды окончательно смазала луч Маяка, оставив вместо него нечто бесформенное.

Сколько у меня времени на подготовку? Минута? Половина минуты? Или всего пара секунд?

Я быстро скинула рюкзак с плеч и раскрыла его. Схватила несколько батарей и рассовала по карманам. Может, там они не промокнут. В глаза бросились коробки спичек, но теперь о них заботиться не имело смысла - всё равно костёр разжигать нечем. Нож... бутылки с питьём... хлеб... Я понадеялась, что с хлебом ничего такого от сырости не случится. Напоследок я выключила фонарь и тоже положила в карман. Если у меня вдобавок ко всему отберут ещё и свет, то я готова была поднять руки.

- Киппи? - позвала я, усаживаясь на землю. - Ты здесь?

Он подбежал ко мне, коснулся ладони. Я положила рюкзак на колени и осторожно подняла бельчонка. Сердце его билось учащённо: зверёк тоже чувствовал в темноте угрозу, которая приближалась с умопомрачительной скоростью. У меня заныло сердце от жалости к крошечному созданию.

"Зачем нам это? - зло спросила я, вскинув голову к меркнущему Маяку. - Чем мы такое заслужили?"

Никто не ответил на глупый вопрос. Возможно, своеобразной заменой ответу стал низкий гул, который знаменовал приход бури. Гул был непрерывным и дребезжащим, как звук карбюратора старого автомобиля.

- Начинается, - прошептала я и поднесла Киппи вплотную к лицу. - Только не бойся, малыш. Ничего с нами не будет.

Я врала.

Дождь налетел на нас, как голодная гиена - резко, беспощадно, не давая времени вдохнуть. Шквал ветра, соринки вырванных трав, пыль и водяные розги обрушились на меня, заставив качнуться сидя. Гул вознёсся до торжественного рева, и мне почудились в нём звериные нотки. Конечно - ведь это был зверь. Хищник, который вышел на охоту в ночное время и набрёл наконец на беспомощных жертв.

Острые края трав, летающих в воздухе, резали щёки. Я наклонила голову вниз и попыталась защититься рукой, одновременно стараясь прикрыть карманы от всепроникающих капель дождя. Одежда в мгновение ока промокла до нитки, словно меня окунули в бассейн. Грома и молний не было, но вода хлестала безостановочно; если бы я смотрела вверх, то захлебнулась бы нескончаемым пресным потоком. Земля подо мной разошлась, превращаясь в жижу. Киппи замер в ладони, но я ощущала, как у него внутри работает маленький молоточек. Вода струилась с волос по лицу, попадала мне в рот и в нос, и я на автомате глотала. Почему-то вкус казался солёным.

Стихию, казалось, раззадорила моя покорность, и она через минуту навалилась второй волной. Капли стали крупнее и тяжело разбивались о затылок, вызывая мгновенное головокружение. Для полноты картины сейчас должны были посыпаться градины размером с куриное яйцо, ломая мне череп, но кое-кто всё-таки смилостивился. Дождь бушевал долго - пока я не стала ощущать себя наполовину состоящей из воды. Свитер и брюки прилипли к телу и налились тяжестью. Я, наверное, выпила целый литр воды, пока пережидала бурю. Наконец, зверь выдохся, растратив силы - и я подняла голову. Дождь продолжал идти, но стал мелким и нерешительным, безумие ушло из низвергающихся капель. Ветер продолжал выть сотней разных голосов где-то на небе, но он тоже отдалился. Зверь сделал своё дело и унёсся дальше.

- Киппи? - шёпотом позвала я. - Киппи, ты как?

Он слабо шевельнулся и пискнул. Я провела пальцами по мокрой спинке, ощупывая тонкий выступающий позвоночник. Насколько же он исхудал, ужаснулась я.

- Видишь, мы живы, - сказала я. - Буря прошла, а мы остались.

Он промолчал. Я бережно опустила бельчонка на землю и стала шарить в кармане в поисках фонаря. Старалась не думать, что будет, если он вдруг не зажжётся. Ведь это так просто - вода проникнет в патрон, и... всё.

Но фонарь зажёгся. Правда, заряд батарей снова были на исходе, и луч заметно ослаб. Я ощупала запас, лежащий в кармане. Отсырели, конечно, но не настолько, чтобы испортилась начинка.

Я открыла рюкзак. Хлеб размок и смягчился, на бутылочном пластике блестели влажные капли. Рюкзак впитал воду и стал вдвое тяжелее. Я смотрела на жалкие запасы, чувствуя, как дождь катится за шиворот, и холод начинает опять сжимать на конечностях свои кандалы.

- Должно быть, теперь ты доволен, - глухо сказала я, ни к кому не обращаясь, и затянула "молнию" рюкзака. Встала на ноги (для этого потребовались значительные усилия) и направила фонарь вперёд. Маяк по-прежнему был размыт слоем небесной воды. Дождь затягивался.

Пустырь выглядел ужасно. Если погибающие травы раньше хотя бы создавали видимость какого-то природного порядка, то теперь стебли были сломаны, спутаны, подняты в воздух и яростно швырнуты обратно, на землю, которая превратилась в хлюпающее болото. Увиденное напомнило мне поле боя после того, как отгремели выстрелы и снаряды, но об уборке тел ещё никто не позаботился. Там, где капли дождя ударялись о землю, танцевали крошечные фонтанчики.

Я сделала три шага вперёд, потом подошвы кроссовок скользнули по мокрой земле, заставив меня отчаянно замахать руками. Слава Господу, сомнительного удовольствия со всего весу шмякнуться в жижу не выдалось. Но это стало знаком того, что мне сегодня не пройти больше ни ста футов. Какой смысл насиловать тело, обрекая себя на дополнительные страдания? Я проиграла - теперь это было ясно, как божий день. Простой холод я могла перенести, пусть и той ценой, которую я заплатила; но вкупе с холодным дождём, который продолжал литься, и литься, и литься... Я решительно села на корточки, дав себе завет, что ни на дюйм не сдвинусь с этого места. Натерпелась. Сегодня съем все остатки провизии - пусть последний хотя бы вечер не будет мучительного нытья в желудке. Заодно и для Киппи будет праздник.

- Ну что, - спросила я бельчонка, - устроим прощальную трапезу?

Он опять тоненько запищал, и я услышала в этом звуке согласие.

- Вот и славно, - я зябко поёжилась; зубы мелко стучали, прилипшая одежда отдавала инеем. Началось... Впрочем, мне уже было всё равно. Должно быть, так же приговорённый к смертной казни испытывает удовлетворение, когда наконец приходят в темницу, чтобы повести его на эшафот.

Но устроить пир на весь мир не вышло. Киппи с аппетитом уплетал хлеб, запивая водой из колпачка, и то и дело встряхивал шкурку, сбрасывая капли воды. А я сидела, смотрела на него и вяло подносила еду ко рту. Я ждала повторения вчерашнего зубастого мучения, только октавой выше, но этого не произошло. Просто я почувствовала, как мысли становятся медленными и неуклюжими под грядой дождя, и холод проникает внутрь - а там уже все ощущения пропадали, и кожа замирала в восхитительном равновесии тепла и холода, создавая иллюзию парения в пространстве. Кончилось дело тем, что я сползла на сырую землю, даже не дожевав кусок хлеба. Хотела что-то сказать Киппи - может быть, попрощаться с бельчонком, который был со мной до конца, - но потом подумала, к чему этот пафос. Так и ушла в ничто, лёжа на спине и ощущая на щеке лёгкие покалывания от острых ленивых капель. Какое-то время мне опять чудилось чьё-то присутствие совсем близко, за стеной дождя, и я развлекала себя тем, что гадала, кто выйдет из схватки за мою жизнь победителем - холод или невидимый монстр. Если так, то, должно быть, победил холод, потому что чудовище ничем не дало о себе знать. Не было его и утром, когда я проснулась и с удивлением поняла, что продолжаю дышать. Но дыхание было хриплым и сбивчивым, с каждым выдохом из груди исторгался трубный звук, напоминающий горн. Под диафрагму будто запихнули свинца, и ужасно ныли бока. Лоб пылал, как домна. Это была пневмония - совсем неудивительно при такой погоде. Видать, ну никак не желали дать мне спокойно умереть.


Глава 17


Несколько дней прошли в отравленном забытье. Как маятник, я покачивалась на границе, иногда уходя в сторону смерти (я понимала это по тому, как образы, проносящиеся перед глазами, становились аляповатее и причудливее, и нос жёг запах горелой резины), иногда делая реверанс обратно к жизни. Налево - направо; вверх - вниз. Нельзя сказать, что я была без сознания. Но в то же время я не бодрствовала. Те, кому доводилось лежать с температурой сорок градусов, легко могут представить моё состояние. Мозг раскалился докрасна и судорожно пульсировал, выдавая хаотический калейдоскоп из воспоминаний, фантазий и реальности. И убежать от этого было нельзя, потому что всё находилось внутри. Во мне.

Чаще всего я представляла большое дерево, растущее в пустыне. Песок пустыни иногда был чёрным, иногда - ярко-жёлтым, слепящим глаза. Но дерево всегда оставалось одним и тем же - громадным, скрюченным и протягивающим ветви-щупальца во все стороны. Взгляд полз по этим серым веткам, как букашка, доходя от сердцевины до краёв, и там обычно меня ожидал какой-нибудь фрагмент - иногда обрывок прошлых дней, иногда кошмарное видение, а порой я видела в конце ветки саму себя, лежащую на пустыре, бьющуюся в горячечной лихорадке, а рядом сторожил маленький Киппи. Веток было не сосчитать - должно быть, всех звёзд на небе не хватит, чтобы сопоставить с их количеством. Иногда несколько ветвей сплетались в одну, и тут уж рождались совершенно немыслимые вещи, от которых меня тошнило (в том, настоящем, мире, может, и рвало). Я была как ткань, которую процеживают через ручную центрифугу.

Кроме видений, были голоса, не умолкающие ни на миг. Они жужжали над ушами, как рой пчёл, и от них было не оторваться. Они вечно спорили по каким-то своим архиважным делам, о которых я мало когда имела понятие.

"Оно так!" - возбуждённо кричал тонкий женский голос.

"Нет! - возражал мужской фальцет, брызжа слюной. - Я точно знаю, что это не так!"

"А мне кажется..." - в разговор вступал третий.

"А тебя спрашивали?!"

"Оно так!"

"Ни за что!"

То было тёмное время. Сознание иногда раздваивалось, иногда делилось на три, на четыре... на миллионы составляющих. Как одежда, которую пускают по ниткам. Счастьем было в иные минуты просветления вновь ощущать себя одним целым, а не муравейником чужих личностей. Сны в это время тоже становились более-менее внятными и спокойными, наполненными мягкими бликами свеч.

Во время одной из таких отдушин я заново увидела ратушу и белый циферблат, лишённый стрелок. Ратуша была по-игрушечному маленькой и выдавала тонкую трель вместо курантов. Двенадцать раз. Потом что-то щелкнуло, и звук затих. Я увидела - через сизую дымку - витрину отцовского кабинета в офисном центре такой, какой она была, когда я прибежала в первый день ночи, испуганная и разрывающая горло бесполезными криками. Из часов, которые лежали на витрине, ходили далеко не все. Но вот какая-то невидимая волна пробежала по витрине, и они замерли, как по команде. Но лишь на мгновение - когда оно прошло, стрелки начали описывать бешеные круги вокруг циферблата, то вперёд, то назад. Секундные налезали на минутную, сталкивались с часовой и отскакивали назад, чтобы повторить попытку. Только одни часы не включились в общую истерику и продолжали степенно отсчитывать время. Те самые, золотые, которыми так дорожил отец. Я подумала, что, возможно, его гордость не была такой пустой.

Снова рябь. Промелькнула ланью по полкам и пропала. Или это просто дрогнули мои ресницы? В любом случае, что-то случилось, и оно обернулось печальными последствиями для витрины. Часы остановились. Все. Только старый знакомый с золочёной поверхностью остался на своём посту. Часы были неподвластны катаклизмам, которые заставили соседей сойти с ума. Они были...

"Осевые часы!" - вскричала я и вскинула руки, чтобы дотянуться до тикающего механизма. Но всё пропало. Витрина рассыпалась крошечной пыльцой дождя; я подняла воспалённые веки и увидела тёмное небо над головой, продолжающее обрушивать тонны прозрачной жидкости. Ноги и руки не чувствовались, будто кто-то их оторвал и унёс, пока я бредила. Глухо застонав, я зажмурилась снова и позволила горячке заключить меня в объятия. Я знала, что могу не выйти из этого забытья, но не чувствовала в себе силы остаться лежать здесь, на пустыре, под ледяным дождём.

"Осевые часы."

Снова исполинское дерево. И снова я - букашка, ползущая по бесконечному суку. Всё вверх и вверх, туда, где нет листьев и ветка превращается в сухую пику... На этот раз я точно знала, что меня ждёт в конце. Жуткая сказка с хорошей развязкой, рассказанная мне отцом. Про осевые часы...

"Пап, расскажи сказку."

"Но я не знаю сказок, доченька. Ты же помнишь, тебе всегда мама рассказывала перед сном..."

"Но мамы сейчас нет."

"Да, она... маме нужно отдохнуть, она устала. Может, уснёшь без сказки? Всего один вечер."

"Нет, я хочу сказку."

Я болезненно улыбнулась, вслушиваясь в собственный нудящий голос. Разговор бился в ушных нервах, как пульс. Перед глазами летали бесформенные серые клубки.

"Хорошо. Я расскажу одну. Только она не очень весёлая. Не испугаешься?"

"Нет-нет!"

"Честное слово?"

"Честное слово, папочка!"

Врёшь, захотела сказать я пересохшими губами. Ты испугаешься до полусмерти и заставишь отца не выключать свет и остаться в спальне, пока не заснёшь. Но, конечно, я не смогла вымолвить ни слова.

"Ладно, слушай. Только не перебивай, а то ещё забуду. Давным-давно..."

Это было так: давным-давно в тридевятом королевстве жили-были король с королевой. У них было прекрасное королевство, в нём жили добрые, трудолюбивые люди, и король правил владениями мудро и справедливо. Мало кто из жителей королевства знал, что это даётся ему совсем не так легко, как кажется. У короля был извечный враг, могущественный колдун, который с незапамятных времён старался привнести в королевство беду. Но дело было в том, что род королей был надёжно защищён от его проклятий древним заговором. Поэтому колдун старался втереться в доверие к приближённым короля и перетянуть их на свою сторону обещаниями им райских благ и высоких почестей, когда падёт королевство. Некоторые становились жертвой искусителя, но каждый раз мудрый правитель принимал меры вовремя, и задумка злодея сходила на нет. И тогда, после трехмесячных коварных раздумий в глубинах горной пещеры, колдун разработал новый план, превосходящий по хитрости все предыдущие...

"Что дальше?" - спросила я и не получила ответа. Голос отца пропал, исчезло и фантастическое дерево. Осталось только бескрайнее поле, где оно росло, и я поняла, что по-прежнему лежу на нём. На этот раз - животом вниз, вцепившись пальцами в мокрую землю, которая покрылась тончайшей коростой льда. Дождь перестал идти. Чувствовала я себя вроде бы неплохо. Я так думала, пока не попыталась повернуть голову, чтобы увидеть Киппи. В голове словно взорвалась зажигательная смесь - пустырь завертелся вокруг бешеным волчком, сметая меня куда-то на край, не желая держать на себе. Я согнула стылые пальцы, чтобы удержаться, но куда там - отрыв, полёт кувырком, и я снова возле древа, дарующего грёзы, которые могли меня убить.

Истлевающий сук. Я поползла по нему улиткой вперёд, чтобы услышать продолжение сказки, рассказанной мне отцом. Вверх...

"Ты уже спишь?"

"Нет. Я слушаю, папа."

"Не достаточно ли на сегодня, милая? Остальное я могу рассказать завтра. Видишь, Джо давно спит."

"Но мне очень интересно. Я хочу услышать, что случилось дальше."

"Хорошо. Значит, у колдуна был очередной коварный замысел, и на этот раз он не собирался делать промах..."

Ясным солнечным утром, нарядившись простым крестьянином, колдун вошёл в город, где жил король. На первый взгляд могло показаться, что он слоняется по улицам как ни попадя, но это было не так. Весь день колдун ходил возле одного места, то отдаляясь от него, то приближаясь - невзрачного низенького домика, в котором жила самая обычная семья. Мать, отец и подрастающий сын. И наконец, убедившись, что придворные маги не засекли его, колдун вошёл в дом. Изнутри дом был так же неприметен, как и снаружи. Семья была бедна, и неудивительно: нельзя было придумать занятие менее доходного во всём королевстве, нежели то, чем занимался глава семейства.

"И чем же он занимался?"

"Тс-с-с... Ты слишком нетерпелива, дочка. У сказки свой ход, его нельзя нарушать. Я буду рассказывать, а ты просто слушай, договорились?"

"Ладно, папа", - но в голосе всё равно есть нотки недовольства. Те самые, которые отчётливо прорезываются в причитаниях пугливой "маленькой девочки", живущей в моей голове.

Колдун вошёл в дом и сказал, что ему нужно поговорить с отцом семьи по неотложному делу. Тот, конечно, не смог отказать крестьянину, и они вышли во двор, где сгущались сумерки. Именно здесь, в тени высокого забора, где мешались свет и тени, колдун предложил владельцу дома сделку. Он назвал своё истинное имя - колени человека подогнулись, на лице выступила смертельная бледность, - и сказал, что не уйдёт, пока он не согласится. Колдун предложил человеку щедрую награду, если тот сделает то, что он хочет, и припугнул, сказав, что наложит ужасное проклятье на него и всю семью, коль он не примет предложение. "Вы умрёте, - сказал он, - вы будете лежать на кроватях и молить, чтобы смерть пришла скорее". Теряя сознание от ужаса и безысходности, отец семейства сделал то единственное, что мог в тот момент. Он заключил сделку с колдуном.

"Хорошо, - прошипел чернокнижник, довольно усмехнувшись, - ты поступаешь правильно. Я никогда не вру, и награда будет достойной. Но помни: если ты нарушишь обещание...". Не договорив, колдун повернулся спиной и неспешно ушёл в вечерний город, снова приняв облик старца-крестьянина. Человек остался стоять в наползающей тьме, согнувшись пополам, стараясь совладать с дыханием.

Но колдун не ушёл из города после этого визита. Он направился прямиком в центр города, к дворцу короля. Конечно, не стал доходить до врат, иначе бы его распознали и поймали сразу же. Он остановился у кольцевого сада, который окружал дворец, и стал ждать. Вскоре темнота стала абсолютной, на небе зажглись синие звёзды. Жители укрылись в домах от осеннего холода, и лишь люди с тёмными замыслами остались на ночных улицах. Почему-то в этот вечер их было больше, чем обычно - они подсознательно чувствовали близкое присутствие колдуна, и это придавало им уверенности в недобрых намерениях.

Когда звёзд на небе стало не сосчитать, к колдуну подошёл человек. Человек вышел из дворца. Это был последний подкупленный им служитель короля; другие уже были разоблачены. В условленном месте состоялась встреча, и колдун прошептал предателю несколько слов. Потом он передал ему завёрнутый в шкуру продолговатый предмет. В глазах предателя мелькнули страх и неуверенность, но один взгляд на лицо колдуна заставил его судорожно кивнуть. Он давно жалел о том, что повёлся на обещания чернокнижника, но сворачивать с пути было поздно.

Вернувшись во дворец, человек сделал вид, что вернулся с прогулки и направляется в свои покои, чтобы предаться сну. Когда огни во дворце погасли, и лишь часовые остались на своих постах, он встал с постели, тихо надел парадный мундир и вышел в коридор. Он шёл в самое сокровенное место дворца - комнату под землёй, куда имели доступ только немногие члены королевской семьи. Все знали, что там хранятся под усиленной стражей священные регалии королевского рода, но никто их в жизни не видел в глаза. Придворный должен был туда проникнуть.

И он проник.

"Но как? - спросила я. - Ты же сказал, что комнату хорошо охраняли. Колдун наслал на стражей сон?"

Отец подумал, прежде чем ответить.

"Вряд ли, - сказал он наконец. - Он не был настолько могущественен. Просто... люди бывают небрежны к своим обязанностям. Они занимаются делом только потому, что так принято, и не вкладывают в него сердца. Я думаю, кое-кто из стражников попросту отлучился на минуту, или задремал, или увлёкся разговором. Не забывай, прислужник очень хорошо знал повадки обитателей дворца. Так или иначе, он попал в комнату. И увидел то, о чём говорил колдун... Осевые часы."

На следующее утро в королевстве разразилась беда. Сначала она была незаметна - просто солнце встало чуть раньше, чем обычно, и люди ходили сонные, не выспавшиеся. Потом начались другие странности. Обеденное время наступило слишком быстро - люди даже не успели выйти по своим делам, как полуденная позднелетняя жара ударила со всей мощи. Люди изнывали от духоты и ждали вечера, но солнце, казалось, застыло навечно у зенита. Стрелки немногочисленных часов, которые имелись в королевстве (и то у самых богатых) не хотели продолжать путешествие, и земля раскалялась добела. Король срочно созвал советников и магов, и все довольно быстро пришли к единому мнению - по всей видимости, Осевые часы в комнате регалий дали сбой.

"Что за Осевые часы?.. Ну, пап!"

"Ладно, теперь можно говорить. Это очень особенные часы, которые передавались в семье королей от отца к наследнику с древних времён. Когда-то в смутные дни они сослужили хорошую службу королевству, но теперь все забыли, что они представляют собой и как ими пользоваться. Известно было только, что эти часы могут управлять ходом времени в королевстве. А может, во всём мире. Они были центральной осью, вокруг которой вращались вещи и события. Когда стало ясно, что неисправность в механизме угрожает благополучию королевства, советники вспомнили, что в городе живёт мастер, который может чинить часы. Единственный в стране - ведь и часов-то в королевстве было раз-два и обчёлся. Король послал за ним человека, чтобы тот пришёл и починил Осевые часы."

"Но это же не... - меня пронзила страшная догадка. - Это не тот человек, к которому приходил колдун?"

Отец смотрел на меня с полуулыбкой.

"Увы", - сказал он.

Часовщика препроводили в комнату регалий, заставив до того поклясться в том, что всё, что он будет делать в этой комнате, будет направлено во благо. Он слепо повторил слова клятвы; язык горел огнём, отказываясь их произносить, но он справился, памятуя о жене и сыне, которые ждали его в лачужке, не ведая ни о чём. Нетвёрдой походкой он вошёл в комнату; его ослепило сияние золота, из которого были сделаны стены. В центре комнаты, на круглом серебряном возвышении, лежали регалии. Порядка семи вещей, одна удивительнее другой, но взгляд часовщика был прикован только к золотым часам, которые мерно тикали, лёжа на краю возвышения. Это не были наручные часы, но в тоже время они вряд ли поместились бы в карман пальто. Должно быть, они и делались для того, чтобы тихо-мирно пролежать в укромном хранилище до скончания веков. Когда часовщик наклонился над ними, то почувствовал, как воздух вокруг него пронизывается тончайшими хрустальными нитями, и уши слышат далёкий гул, будто он погружается в морские глубины. Это было само Время, оно сгущалось над золотым ободком, становясь осязаемой субстанцией. Ритм биения сердца подстраивался под пульс часов, но что-то мешало полной гармонии - что-то нарушало ход часов. Человек с трудом оторвал глаза от часов и осмотрел стол. Так оно и есть - недалеко от часов на краю лежал продолговатый серый предмет, явно не числящийся в регалиях. Кусок магнита. Его положил сюда вчера вечером предатель, посланный колдуном. Должно быть, он и сам не знал, что представляет собой брусок, потому что в королевстве не было месторождений магнитного железняка. Только у магов и колдунов оно имелось - и почиталось, как волшебный камень.

Часовщик поднял брусок и почувствовал, как ритм времени выравнивается, приходит в норму. Всё вокруг вздохнуло с облегчением; воздух словно стал свежее и чище, хотя он находился под землёй. Человек догадался, что в этом камне причина бедствия, и понял, кто его сюда подложил. Магнит не мог вывести часы из строя; сколь бы сильно ни было его влияние, оно могло лишь вносить помехи в безупречный ход механизма. Это была уловка, чтобы вызвать часовщика в комнату регалий. В конце концов, кто, если не человек, который всю жизнь чинил часы, знал, как вывести их из строя окончательно и бесповоротно.

Отец рассказывал долго, ещё час; я находилась в полудреме, но ясно и с огромным интересом слушала неторопливый рассказ. Мне было жаль, что мама никогда не потчевала меня такими хорошими сказками. Отец рассказал, как часовщик колебался в нерешительности, споря с самим собой, но потом его внутреннему взору предстало ухмыляющееся лицо колдуна, и он устало стряхнул пот со лба. Он вскрыл Осевые часы и вынул тончайшую серебряную спираль, которая обеспечивала их ход. Песнь времени умолкла тотчас; он почувствовал, как затихает звон в ушах, и всё в мире останавливается. В страхе он выронил спираль на пол и выбежал из комнаты, где его остановили стражники. Часовщик не мог ничего внятно говорить, и они отвели его в покои для гостей, объяснив его страх влиянием магических часов на рассудок. Но, едва завидев окно, за которым багровело застывшее вечернее солнце, часовщик издал страшный крик и бросился вперёд, прежде чем его смогли остановить; проломив стекло, он рухнул головой вниз с большой высоты.

"Настал хаос в королевстве... Никто не мог починить часы, никто не мог заставить время катить дальше своё колесо. Люди потеряли цель в жизни, меру, стремления. Король и его люди не могли ничего сделать. Вскоре под красным солнцем, зависшим над горизонтом, начался массовый бунт, и люди пошли друг против друга, спровоцированные колдуном, который радостно потирал руки в своей пещере."

Голос отца становился всё тише и тише, теряя знакомые оттенки. Он превращался в нечто шепчущее, неживое, раздражённое. Я беспокойно зашевелилась. Ветер - это не отцовский голос, а ветер, ревущий над умирающим пустырём. Дождь давно кончился, следы его впитались в грунт. Как долго это продолжается?.. Сколько я лежу и вижу сны, которые всё дальше уводят меня от реальности?

Я открыла глаза. Лихорадка прошла, но я всё ещё была больна. Слабость висела пятипудовыми гирями на мышцах. Мне очень хотелось есть и пить. И справить нужду тоже хотелось.

- Киппи? - позвала я, размыкая слипшиеся губы. - Ты здесь?

Он не ответил, не прибежал. Неудивительно. Не первый день, должно быть, пребывала я в мире, где на поле росло гигантское дерево, глухая к его настойчивым требованиям еды. Киппи ушёл, потому что не стало волшебной привязки, которая удерживала его у меня. Но где ему в пустыре найти еду? Может быть, он уже умер; тело коченеет в зарослях травы, лапки сморщились и подтянулись. Меня передёрнуло.

"А ведь всё могло быть не так, - подумала я, пытаясь встать на четвереньки и побороть головокружение. - Нужно было только разбить витрину и взять Осевые часы. Там, на работе у отца. Они ещё ходили, я могла бы как-то их починить... заставить ночь достичь своего конца."

Из всех плохих мыслей, которые посещали меня, эта была самой нелепой. Я знала - но это не мешало мне испытывать горечь из-за того, что я струсила, не взяла часы, хотя явно чувствовала зов, который молил меня разбить стекло витрины. Но сделанного не воротишь, и золотые часы остались лежать в городе. Может, ещё слабо тикают. А может, давно остановили бег, и тогда моё путешествие обречено на крах.

Я не стала об этом задумываться сейчас. Просто перекатилась по траве, взяла рюкзак и жадно припала к горлышку бутылки, которую достала оттуда. Вода щекотала горло, заставляла желудок переворачиваться вверх дном.
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Алхимик Арчер
Заглянувший за Грань
Заглянувший за Грань
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 1390
Зарегистрирован:
07 июл 2006, 16:53
Откуда: Белая Башня
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 141

Новое сообщение Алхимик Арчер » 25 мар 2007, 19:22 |

Читал на одном дыхании... с нетерпением жду продолжения
Она дверь заперла в свой мир наглухо.
Может, демон за нею придет.
И обняв, он прошепчет ей на ухо:
«Спи спокойно, мой маленький гот».

Гореть – значит греть,
Дышать – значит петь,
Спать – значит лететь.

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 07 апр 2007, 13:17 |

Завершение третьей части (главы 18 - 21)...


Глава 18


"Анна?"

Голос звал издалека и казался встревоженным. Сначала я воспринимала звук, не вникая в смысл. Потом, когда зов повторился несколько раз, я стала мучительно соображать, что бы это значило. Имя. Страшно знакомое, но тем не менее...

"Анна, проснись."

"Это же моё имя", - с удивлением подумала я. Странно... как я могла забыть своё имя? Должно быть, я так привыкла к одиночеству, что начала понемногу забывать простейшие вещи. Вот уж не подумала бы. Но кто это меня зовёт?

Я открыла глаза и тут же зажмурилась снова от оранжевых сполохов, которые окружали меня. Откуда ни возьмись на пустыре появился круг огромных костров, в центре которого находилась я. Я видела изломанную траву, окрашенную в цвет заката, и за ними пляску живого пламени. Жар обдувал лицо тёплым ветром.

"Анна, ты меня слышишь?"

"Слышу, - сказала я, оглядываясь. - Кто это говорит? Где ты?"

"Я здесь, рядом."

В самом деле, голос звучал где-то неподалёку. Я опустила взгляд и наткнулась на Киппи, который сидел на земле, подняв передние лапки. Как всегда, бельчонок выглядел очень серьёзно.

"Это ты?" - я и не знала, что думать.

"Да, это я, - подтвердил Киппи голосом забытого голливудского актёра. - Удивлена?"

"Я думала, ты ушёл."

"Нет. Я же говорил тебе, что не уйду от тебя."

"Тогда извини", - молвила я, испытывая в глубине души стыд. Киппи деловито кивнул. Я понятия не имела, как ему удаётся говорить человеческим голосом. Вроде рот его не шевелился, но речь звучала, очень чётко и разборчиво. Хотя, если на то пошло, я тоже говорила непонятно как, не прилагая к тому никаких усилий голосовых связок.

"Где мы?"

"На пустыре, - ответил Киппи. - Но это не тот пустырь, где мы были раньше. Слушай меня, Анна, слушай очень внимательно. Для того я и привёл тебя сюда."

"Что это за место?" - я покосилась на костры. Они скрывали обзор, лишая возможности увидеть то, что пролегает за ними. Мне казалось, что костры постепенно сужают круг, нагнетая жар.

"Тебе необязательно знать это..."

"Хорошо, тогда скажи, как ты узнал моё имя."

Киппи сокрушённо опустил лапы.

"Перестань задавать вопросы, Анна; у нас очень мало времени. Достаточно сказать, что твоё имя известно не только мне, а очень многим. А теперь слушай. Ты должна немедленно проснуться. Выйди из беспамятства. Тебе нужно встать и идти дальше, к Маяку. Малейшее промедление, и будет уже поздно. Ты меня понимаешь?"

"Вроде бы, - я неуверенно посмотрела на свою руку. Она была донельзя грязной от прилипшей земли. - Но разве я не очнулась?"

"Пока нет. По крайней мере, там, где ты лежишь, - Киппи махнул лапой куда-то в сторону. - Я хотел подождать, пока ты не выздоровеешь, но болезнь может убить тебя, если не будешь сопротивляться. Тебе больше нельзя лежать. Поешь, попей и иди."

"Легко тебе сказать", - с обидой возразила я, вспоминая ужасающую тяжесть на ногах, словно на голенях защелкнули свинцовые колодки.

"Мне легко? - Киппи аж поперхнулся от возмущения. - Дорогая, ты забываешь, что мне приходится точно так же голодать и двигать ножками, как и тебе. А то и пуще. Да и холод вряд ли щадит меня больше, чем тебя. К тому же я беспокоюсь - когда ты уходишь в сон, я почти не смыкаю глаз, наблюдая, не идёт ли ОНО."

"Стоп! - я подняла руку. - Ты что-то знаешь о НЁМ?"

"Немногим больше, чем ты, - уклончиво ответил Киппи. - То есть почти ничего; просто догадываюсь. Но чем мои догадки могут нам помочь? Если ОНО решит, что час настал, нам несдобровать. Пока ОНО держится поодаль от нас, наблюдает. Но скоро проголодается, я это чувствую."

"Хорошо, - ответила я, ощущая, как ум заходит за разум. - Я встану и пойду. Но, Киппи... Ответь, пожалуйста, на один вопрос. Только на один. Хорошо?"

"Ладно, - смилостивился он. Костры подкрались на расстояние десяти шагов. Становилось невыносимо жарко. Пот катился по взмокшим щекам. - Задавай."

"Мои родители... Они живы?"

Я ждала ответа. Киппи завертел головой, словно ища помощь в стороне. Жар высушил его шерсть, она теперь стояла торчком. Пауза затягивалась; я чувствовала, что ещё секунда, и растаю, как восковый человечек в пламени свечи, и панически вскричала:

"Ответь, Киппи! Скорее!"

"Не знаю, - услышал я печальный голос. - Я правда не знаю, Анна. Твой отец - великий человек, и я был бы рад сказать, что он жив и находится во здравии... но я не знаю."

Я едва расслышала последние слова. Моё тело рушилось, превращалось в тающую горстку плоти. Плавились жилы, плавились кости. Я растеклась раскалённым подсолнечным маслом, проникла в микроскопические трещины на земле. Там было пористо и сухо - земля колола тысячами иголок. Похоже, я просыпалась. Никогда ещё пробуждение не было таким трудным - даже в те дни, когда мне снились кошмары в квартире. Я заново собирала себя по крупицам, как самую сложную в мире мозаику. Это могло длиться не часами, а днями. Когда, наконец, я вынырнула из пучины и нашла себя лежащей на боку, придавив замёрзшую правую руку, я была вконец обессилена. Если бы не воспоминания о видении, я бы предпочла опустить веки и спать дальше. Но слова Киппи носились в ушах. Я начала разминать суставы, потом присела. Кости издавали хруст при шевелении. Кружилась голова, но жар и боль ушли. Желудок свернулся высохшим листом; я вся была как цветок в гербарии. Мне предстояло оторвать саму себя от белого листа альбома и понемногу накачивать жизнью, чем я и занялась. Принялась грызть черствый хлеб и запивать его водой. Экономить не было нужды; мне надо было набраться сил для продолжения похода. А если еда закончится - придётся оставшуюся пару десятков миль одолеть без провизии. Я надеялась, что способна на это.

Киппи заявился примерно через час после пробуждения. Неизвестно, где он шатался эти дни, но на бельчонка нельзя было смотреть без слёз. Длительный голод и жажда совершенно вымотали его; он больше не лавировал проворно между стеблями, а передвигался медленно, вразвалочку, словно о чём-то задумавшись. Увидев, что я сижу, он подошёл ко мне так быстро, как мог, и прижался к ноге. Совершенно обычный измученный зверёк, привыкший к человеку. Я присматривалась к нему, когда крошила хлеб и наливала воду в колпачок, но не заметила ничего особенного. К тому времени краски видения стали сходить с памяти, и я решила, что нет ничего особенного в том, что я увидела во сне именно Киппи: должно быть, моё беспокойство за него смешалось со стремлением к Маяку, выдав на-гора такой сигнал. Обдумав это, я успокоилась и стала гладить пиршествующего зверька по голове, благодаря Бога за то, что он не лишил меня маленького, но такого преданного спутника.


Глава 19


За пару дней, которые я лежала в горячке, пустырь успел иссохнуть, как песок пустыни. Кроме спутанной травы, ничто не указывало здесь на недавний ливень. На деревья я стала натыкаться реже, зато земля пошла очень холмистая. Ноги, ослабевшие после болезни, быстро уставали от этих бесконечных подъёмов и спусков. Киппи я посадила на плечо, там он и сидел, погрузив коготки в ткань рюкзака. Его тёплое дыхание согревало мне мочки ушей.

Что касается Маяка, то он рос и рос, как тесто на дрожжах. Когда я направляла луч фонаря на него, мне казалось, что два луча пересекаются, проникая друг в друга. У меня не осталось сомнения, что прожектор расположен не на вышке или холме - это могла быть только гора, притом высокая. Ни одно искусственное сооружение не могло достичь такой высоты, иначе оно рухнуло бы при дуновении ветра. Никакой горы в этом месте не должно быть и в помине, но это не удивляло меня. В конце концов, я насмотрелась вещей более странных. Меня волновала мысль о том, как я буду взбираться наверх. Если склон будет крутым и каменистым, а дорогу на вершину я не разыщу, то восхождение будет опасным. Невеселая ирония высматривалась в том, что я обзывала себя альпинисткой из-за тёплого наряда.

Стало холоднее, чем раньше. Я попривыкла к постоянному недостатку тепла, но полностью сжиться с этим было нельзя. Мёрзло лицо, отнимались руки и ноги. А когда я спала, мёрзло всё. Природа остывала, правда, почему-то не так стремительно, как завещал мрачный парень. Я думала над этим перед сном, глядя на огонь Маяка. И пришла к выводу, что дело во времени. Что там говорил отец - Осевые часы могут управлять ходом времени? Если так, то сейчас часы здорово отставали.

- Представим себе, Киппи, - говорила я бельчонку, который лежал на моей груди и касался подбородка пушистым хвостиком, - что кто-то снова испортил эти треклятые часы; так, что они очень сильно замедлили свой ход. Это многое объясняет. Если поломка пришлась где-то в полночь, ночь станет почти бесконечной, растягиваясь, как резина. Назови меня гением, я жду.

Вместо восхвалений я услышала вопросы - один за другим. Говорящий вариант бельчонка не был озлоблен и не насмехался, но по-прежнему был скептичен и собран:

"А звёзды? Почему их нет?"

"А люди куда пропали?"

"И почему местность вдруг решила трансформироваться?"

Я обречённо почесала затылок окоченевшими пальцами.

- Да, ты прав. Тут есть слабые места. Но, парень, это же колдовство. Чародеи всё умеют, им стоит только пожелать. Может, пересказать тебе одну из сказок братьев Гримм?

Так как Киппи не высказался против, я начала довольно сбивчиво рассказывать ему прочитанное во втором классе "Огниво". Но до конца не дошла - уснула, едва поведав, как солдата обвинили в колдовстве и бросили в темницу, и он послал мальчишку за огнивом, который остался в постоялом дворе. Снов не имела; неясные тени чудовищ, наблюдающих за мной, не мерещились. Утром я впервые засомневалась в существовании преследующего меня монстра. Когда я наткнулась на повешенного беднягу, то была уже не в себе. Так может... не могло ли воображение сыграть со мной злую шутку? Безусловно, Грант был: он висел на суку дерева. Но всё остальное могло мне померещиться - и его ужасная худоба, и переломанная шея. Игра света и тени способна не на такое. Я попыталась вызвать отпечатавшийся в памяти образ перед глазами. Это удалось удручающе легко: кожа, ставшая серой папиросной бумагой, нелепый острый угол между головой и шеей. Если мне привиделось ТАКОЕ, да ещё с подобной ясностью, то диагноз был один - шарики за ролики.

Что же предпочесть? Признать, что я двинулась головой - или поверить в реальность невидимого преследователя? Одна перспектива была хуже другой, и я выбрала самый лёгкий вариант - уйти от ответа. Поднялась, размяла затёкшие в лёд суставы, приняла скудный завтрак и пошла дальше с бельчонком на плече. Идти сегодня было тяжелее, чем вчера, потому что земля понемногу кренилась вверх. Подъём был до того пологим, что глаза ничего не замечали - только ноги, которые чутко реагировали на напряжение, начали ныть через два часа. Пришлось устроить перерыв. Чтобы не сидеть просто так, я досказала Киппи сказку про огниво. Он бегал передо мной, словно о чём-то размышляя.

- Солдат стал королём, принцесса стала королевой, и жили они долго и счастливо, управляя королевством, - закончила я. - Такой финал, Киппи. Как тебе сказка?

Услышав своё имя, зверёк остановился и поднял мордочку на меня, жмурясь от света фонаря (кстати, работающих батареек у меня осталось тоже всего ничего). Выглядел Киппи не особенно довольным.

"Дурацкая сказка, - представила я его ответ. - Какой в ней смысл? Я, например, представить не могу принцессу, которая радовалась бы тому, что её родителей заживо сожрали псы-переростки."

- Ну... - я растерялась. - Киппи, ты плохо знаешь устройство людей. Наверняка принцесса с детства мечтала занять трон, а ей мешали одряхлевшие родители, которые к тому же запрещали всё и вся. И стала она их ненавидеть. Откровенно говоря, я её немного понимаю.

"Да? - иронично спросил Киппи. - Так кого ты ненавидела из своих близких?"

Вот тут я рассердилась по-настоящему.

- Не говори ерунды, - отрезала я и поднялась на ноги. - Не заговаривайся, Киппи. И вообще, мы засиделись. Пора идти дальше, если нам хочется достичь Маяка в ближайшие дни. Я хорошо отдохнула.

Бельчонок не ответил. Я снова посадила его себе на плечо. Мне показалось, что коготки зверька врезались в лямки рюкзака сильнее, чем обычно. Я мотнула головой. Чёрт возьми, так недалеко до полного сумасшествия докатиться. Давать Киппи "право голоса" в своём воображении - это, конечно, интересно. Но не увлеклась ли я этими играми? Одиночество одиночеством, но нельзя давать фантазии слишком большой простор.

Подъём продолжился. Буря пощадила эти места: по крайней мере, трава лежала более ровно, чем прежде. Деревья пропали вовсе, и после двух часов ходьбы я поняла, почему. Я набрела на сухой корень, вылезший из-под земли (должно быть, дождь размыл верхний слой почвы), и полетела кувырком. Киппи спрыгнул с моего плеча в сторону. Я упала на живот, кое-как выбросив руки вперёд. Ладони заныли от удара, но в целом я отделалась лёгким испугом и досадой на подвернувшийся корень. Встав, я огляделась в поисках дерева, которое стало причиной несчастья, но луч фонаря ни на что не набрёл. Дерева не было, был только корень. Даже пня не осталось на том месте, где должен был выситься могучий ствол. Похоже, дерево срубили. Пень, наверное, должны были выкорчевать, но из-за слишком разросшегося корня не смогли это сделать и решили разломать, сравнивая с землёй. А зачем этим заниматься среди пустыря, если только...

- Если только это не окраина поселения, - пробормотала я. Секунду чудился далёкий присвист ветра, играющего на крышах и водосточных трубах, и запах горячей выпечки синим летним днём. Наваждение схлынуло, не дав ощутить себя на вкус, но рот всё равно наполнился слюной.

"Это всего лишь корень", - хмыкнула циничная особа. Я не стала ей отвечать; лишь повернулась и продолжила поход. Подъём кончился, и грунт стал ровным. Ещё один хороший знак. Город могли основать на возвышении, чтобы жители могли обозревать окрестные поля.

Город был бы мне сейчас очень кстати. Я могла бы зайти в магазин и пополнить истощившиеся запасы, подобрать новый комплект одежды, принять душ... да мало ли что. Может, там будут люди, кроме меня, которым повезло больше, чем бедному Гранту. А ещё в город могли наведываться люди, которые построили Маяк - например, за провизией. Чем плохая мысль?

Надежда полыхала, как свеча в тёмной комнате, но я старательно тушила пламя. Циничная половина была права: пока никаких явных указаний на наличие города не было. Разочарование могло стать той соломинкой, которая переломит хребет моей выносливости. Поэтому я ступала нарочито медленно. Даже дыхание привела в один ритм с ходьбой.

Но скоро мне начали встречаться неопровержимые доказательства близости поселения. Прежде всего - я вышла на дорогу.

Это был не асфальт и даже не грунтовая полоса. Просто вытоптанная посреди травы проплешина, чёрная тесьма на жёлтом. Она шла чуть косо по направлению к Маяку, иначе бы я давно обнаружила её. Может быть, это была та лесная дорога, с которой я сошла; она сделала крюк и пришла сюда.

Я пошла по дороге, чувствуя себя непривычно из-за отсутствия мягкого хруста травы под ногами. Киппи на плече забеспокоился, коснулся мордочкой задней стороны моей шеи. Я поняла, чего он хочет, и опустила его на землю. По своему обыкновению, зверёк принялся тут же перебегать с одного края дороги на другой - видимо, ему надоело бездействие за то время, когда он вынужден был просиживаться на моём плече.

- Думаешь, это город? - спросила я Киппи. Он обернулся, но голоса я не услышала. Бельчонок был обижен на меня не на шутку. Я снисходительно улыбнулась.

- Давай не будем ссориться. Этого только нам не хватало сейчас, когда мы завязаны одной цепью. Если хочешь, я извинюсь за свою грубость. Прости меня, Киппи, постараюсь в дальнейшем меньше нервничать. Мир, о'кей?

Он приподнял передние лапы и потряс ими в воздухе. "Мир. Да, Анна, я думаю, что мы подходим к поселению."

- Славно, - кивнула я, и тут уж не сдержалась - добавила шагу, чтобы скорее достичь первых кварталов. Дорога расширилась, даже обзавелась чем-то вроде колеи. Не было похоже, что по ней часто ездили автомашины. Должно быть, какая-то просёлочная тропа в стороне от главного шоссе...

Через полчаса я снова услышала звук, на этот раз не воображаемый, а реальный - гудение ветра на крыше дома. Как кашель старого туберкулёзника - надсадный и хриплый звук, то и дело резко обрывающийся, как в приступах удушья. Но он показался мне музыкой. Я направила фонарь прямо, чтобы заметить дома издалека, когда они появятся. Пока же в белый конус попадала только тонкая нить дороги да кусок степи. По прошествии ещё пяти минут я различила на дальнем конце что-то ещё - какую-то скалу, что ли. Меня озадачило то, что сооружение казалось монолитным - сколько бы я ни водила фонарём из стороны в сторону, оно не кончалось, а загораживало путь сплошной грядой.

"Что это такое?"

Скоро я стала различать на гряде чёрные вертикальные полосы, и поняла, что вижу места, где разграничиваются толстенные брёвна. Передо мной высилась деревянная стена, уходящая на двадцать пять футов вверх. Таких крупных брёвен я не видела в жизни, даже по телевизору. Ограждение протяжённостью в несколько сот футов нигде не имело изъянов, кроме центральной части, где располагались ворота. Именно у этих ворот кончалась дорога, по которой я шла. Они были сделаны из скрепленных друг к другу деревянных балок и выглядели совершенно непробиваемыми... за исключением одного досадного обстоятельства: ворота были открыты. Совсем чуть-чуть, но хватило одного взгляда, чтобы убедиться - разрыв между двумя створками достаточно велик, чтобы я прошла внутрь. Я не стала делать это сразу: остановилась, не доходя до стены двадцати шагов, и стала внимательно изучать монументальное строение.

Было ясно, что за стеной расположены дома - об этом свидетельствовал непрекращающийся рев ветра на крышах. Но зачем понадобилось огораживать поселение этим странным кольцом, к тому же из такого примитивного материала?.. Во времена средневековья, может, это было принято за норму, но ведь нынче на дворе двадцатый век! Поневоле я вспомнила деревянную хижину, в которой я ночевала неделю назад. Что всё это могло значить?

Я перевела взгляд на Киппи. Он тоже смотрел на деревянное ограждение и умывался передними лапами. Особого потрясения зверёк явно не испытывал.

- Почему ты не удивляешься? - вырвалось у меня. - Ты что-то знаешь, Киппи?

Он раздражённо посмотрел на меня. "Самое главное, что знаю, я тебе уже сказал: нужно идти к Маяку как можно скорее".

- Что это за место? - спросила я. - Здесь опасно?

Киппи отвернулся от меня и уставился на стену. Он хотел оценить уровень угрозы, исходящий из-за ворот. Или зверьку просто не нравилось, что я свечу ему фонарём в глаз.

"Нет... думаю, нет."

Осталось положиться на его слова и приближаться к воротам - медленно, шаг за шагом, словно вор, пробирающийся в квартиру в отсутствие хозяина. Голос ветра перестал меня радовать. Теперь он напоминал клич демона, который затаился там, на крыше, и испускал радостные вопли при виде очередной жертвы. Почему-то я преисполнилась уверенности: что бы я ни увижу за воротами, счастья в моей жизни это не прибавит. В этом мрачном настрое я прошла в зазор и подняла фонарь. От увиденного у меня едва не выкатились глаза. Белый луч задрожал, как последний лист дерева осенью.

- Не может быть! - воскликнула я. - Это невозможно!

Бывает великолепие, которое невозможно передать словами. Весенний закат, например. Я помню, как целый час любовалась однажды вечером нежно-розовым закатом, а наутро безуспешно пыталась объяснить своей подружке, каково это - смотреть на горизонт, озарённый неземной смесью красного, жёлтого и синего. Тогда я чувствовала полное бессилие в передаче той красоты, свидетелем которой стала. Вот и сейчас, боюсь, не найдётся слов, которые в достаточной степени выразили бы впечатление от того, что я увидела.

Передо мной был замок. Не город, не село - один-единственный громадный замок, словно сошедший со страниц фэнтези-эпопей. Луч ловил остроконечные шпили башен, каменную кладку стен, готические арки входа. Ветер заводил песнь на стрелковых башнях, которые зияли тёмными прорубями амбразур. Я в потрясении разглядывала это чудо, чувствуя, как последние остатки твёрдой реальности вокруг меня шатаются, теряют форму и превращаются в зыбкую жижу, как земля под воздействием дождевой воды. Каменные ступеньки вели вверх, к входу, над которым висел круглый высеченный на бронзе герб. Львы, тоже из камня, застыли, подняв роскошные хвосты по обе стороны от лестницы.

Замок был, но он был мёртв. Окна не горели, не суетились внутри обитатели, обеспокоенные столь наглым вторжением, стражи не наставляли на меня луки с грозным криком: "Стой, кто идёт?". Ничего не изменилось, когда я прошла через ворота; должно быть, ничего не менялось за годы до моего прихода. От грандиозного строения исходил дух затхлости, но даже так замок поражал своей грацией и величием. Я протёрла глаза, надавливая на глазные яблоки, но знала, что замок не исчезнет, когда я отниму пальцы с век. Наоборот... он стал выше, шире, и морды львов прибавили в чопорности.

- Ты видишь, Киппи? - тихо спросила я. Вдруг стало зябко, хотя до этого момента холод мне беспокойств не доставлял. Бельчонок резво побежал вперёд, к подножию лестницы, потом передумал и вернулся ко мне. Слов я от него не дождалась.


Глава 20


Я оказалась в просторной зале, погружённой во тьму. За спиной закрылась массивная дверь, издавая скрип. Я оглянулась, чтобы удостовериться - дверь по-прежнему немного приоткрыта, и в любой момент я могу ретироваться. Белый луч пронзил залу, высвечивая толстые колонны, упирающиеся на высокий потолок. Всё было сделано из полированного до блеска камня, который тускло отражал свет, как запотевшее зеркало.

- Кто-нибудь есть? - неуверенно окликнула я. Голос вернулся многократным эхом. Стены играли в волейбол, перекидывая отзвуки друг к другу. Я подняла луч и увидела балконы второго этажа, нависающие над залой. На красивом бронзовом обрамлении балкона колыхалась белая паутина. В замке много лет никто не жил. Массивные подсвечники на колоннах пустовали: некому было вставлять в них свечи и зажигать, наполняя залу оранжевым огнём.

Я прошла вперёд, в центр залы. По обе стороны начинались широкие лестницы, дугой ведущие на второй этаж. Я опустила взгляд и направила свет в длинный коридор, который ответвлялся от залы и устремлялся вперёд. Кажется, на дальнем конце располагалось окно, забранное узорчатой решеткой. Идти по коридору не хотелось; один только взор пробуждал клаустрофобию. Но и второй этаж, забранный паутиной, выглядел ничуть не более желанным.

- Кажется, никого, - сказала я, обращаясь к Киппи. - Где, думаешь, у них тут располагалась кухня?

Улыбнувшись незамысловатой шутке, я посмотрела по бокам. Тоже коридоры, но уже без окон. Они напоминали кротовые норы, испещряющие подземелья. Я поняла, что прогулки по одному из кишковидных коридоров мне не миновать в любом случае.

Но что я могла здесь искать? Спальные покои? Потайные комнаты, которые, как известно, имеются в каждом замке? Винный погреб? Или я надеялась, что в каком-то уголке ветшающей громады ещё живут последние её обитатели?

Погреб. Я остановилась на этом варианте, потому что желудок громко забурчал, напоминая, что настало время принятия пищи. А в рюкзаке осталось лишь две порции съестного. Питья было немногим больше, но и оно через день-два кончится. В таком большом замке должны быть запасы пищи. Я не знала, как давно он пустует, но если жители замка оставили в хранилище хотя бы сотую часть провизии, этого мне хватит с лихвой.

Я пошла вперёд по коридору, почему-то стараясь не шуметь. Камень глушил звуки шагов. Я заменила батарейку в фонаре и попеременно разворачивала луч влево и вправо. Помещения с аркообразными проходами удручали однообразием: голые каменные стены и зарешеченные окна, больше ничего. Нет, это было не поспешное бегство, а вполне осознанное переселение. А раз так, то пожитки тоже наверняка все взяты с собой. Я нахмурилась, но впадать в отчаяние не стала. Обстоятельства не впервой играли против меня - для них это стало своеобразным развлечениям, поддакивать им я не собиралась. Неделю назад - может быть. Но не сейчас.

Временами накатывало острое осознание нелепости действа - я в покинутом средневековом замке, методично обхожу просторные комнаты в поисках еды. Киппи не отставал от меня; мохнатые лапки с лёгкостью отталкивались от камня. Гладкая поверхность пришлась ему по душе, по ней было гораздо легче бежать. Иногда он забегал в комнату, но отходить от меня далеко не решался: как-никак место для него было совершенно новым, такого лесной зверёк в жизни не видал. Если уж на то пошло, я тоже мало чем отличалась от него в этом плане.

Окно обозначилось чётче в электрическом свете. Я подходила к концу коридора, но ничего похожего на склад не нашла. Раньше здесь располагались парадные комнаты замка, судя по обилию различных замысловатых украшений на стенах. Гордо вскинутые головы льва увенчивали каждый проход, а на стенах ещё виднелись блеклые пятна от картин, которые висели раньше. С потолка местами свисали проржавевшие цепи, должно быть, предназначенные для более громоздких украшений. Теперь всё сняли. Я попыталась представить, как мог бы выглядеть замок в расцвете своих времён. Наверняка образы в моей голове выглядели бы убого рядом с истинным величием этого древнего исполина, но и от них у меня кружилась голова: эфирный свет от сотен светильников... стражники в латах, охраняющие входы и выходы... пышные украшения, каждая из которых весит не меньше пары пудов. Больше подробностей я вообразить не сумела, ибо со всей своей любовью к книгам от души презирала исторические романы.

И вот конец коридора. Прутья решетки на окне переплетаются, складываясь в фигуру птицы, расправившей крылья. Я развернулась к только что пройденному коридору и замерла, вслушиваясь в плач ветра на верхних башнях. Стало понятно, что пытаться искать что-то в таком огромном замке в кромешной тьме - только ноги сбивать в кровь да почём зря тратить последние батареи. Мне не хватит недели, чтобы исследовать каждую комнату.

"К чёрту, - с внезапной усталостью подумала я. - Всё равно в этих руинах не найдётся ничего полезного. Нужно найти что-нибудь вроде кровати и лечь спать. Хотя бы от ветра буду избавлена на одну ночь."

И кивнула сама себе, приняв решение. Киппи пискнул у моих ног; я вздрогнула от неожиданности. Бельчонок не так часто подавал голос.

- Что? - я направила свет под ноги. В ту секунду я серьёзно ждала от Киппи внятного ответа. Он ёрзал на месте, попеременно попискивая, ушки стояли торчком, как колья; одним словом, бельчонок всем видом выказывал крайнее беспокойство. Я недоумённо наблюдала за его танцами.

- Успокойся, Киппи, - я присела и хотела поднять его на руке, но он отбежал с возмущённым повизгиванием. Тело всё дрожало. Глядя на него, мне тоже стало не по себе.

- Да что такое с тобой?.. Успокойся. Место, конечно, не рай, но так убиваться не стоит.

Слова мои вроде бы успокоили бельчонка. По крайней мере, он перестал метаться по коридору и вернулся ко мне. Я погладила его по спинке, потом прощупала грудину. Так и есть: сердце билось, как молоток, угрожая прорвать рёбрышки и выскочить наружу.

- Ты чего-то боишься? - спросила я, вплотную нагнувшись к Киппи. И спустя мгновение услышала в голове его обычный голливудский голос; на этот раз он был искажён волнением.

"Да."

- Тебе не нравится это место?

"Да. Что-то тут есть, Анна. Я был неправ, когда сказал, что в замке безопасно. Я не знал."

- Это ОНО? - я говорила настолько тихо, что разницы между тем, выговариваю ли я слова или просто думаю, не осталось.

"Нет... но что-то тоже нехорошее. Давай уйдём отсюда. Сейчас."

- Вот ещё, - я выпрямилась и окинула взором коридор, наполненный тенями в бликах фонаря. - Извини, малыш, но даже если здесь нас ждала бы целая орда ИХ, я всё равно не смогла бы заставить себя выйти на улицу. Поужинаем, ляжем и поспим. Если этот твой призрак не сожрёт нас к утру… или что у нас теперь вместо утра... то мы будем живы.

Я побрела назад. Почему-то мне хотелось устроиться именно на втором этаже, но на полпути я поразмыслила и поняла бессмысленность этой затеи. Чем одна из комнат рядом хуже покоев на втором этаже?.. Вряд ли там меня будет ждать кровать с мягкой периной. Я свернула направо и попала в большую квадратную комнату. С потолка опускались круглые ножки колонн. На той стороне были видны два выхода, расположенные симметрично. Я посветила фонарём в поисках чего-нибудь, на чём можно было лечь, но не нашла. Тогда я просто села на пол в углу и опёрлась спиной о жёсткий камень стены. Уже это само по себе было удовольствием немаленьким.

Положив почти невесомый рюкзак рядом с собой, я прислушалась. Только плач ветра, вонзающийся иглой в ушные нервы, больше ничего. Если что-то в замке и было, как утверждал Киппи, то оно ничем не обнаруживало своего присутствия.

- Видишь, никого, - пробормотала я и открыла рюкзак.

Ужин был скудным, как никогда. Киппи досталась хлебная мякоть размером с ноготок и вода в колпачке, мне - немногим больше. После трапезы еды у нас осталась только одна порция. Я старалась не думать о будущих днях и старательно разжёвывала чёрствый хлеб. Жевала долго, чтобы вкус оставался во рту после того, как я проглочу. После того, как всякий намёк на вкус пропадал изо рта, я бралась за следующий кусок. Это выродилось почти в ритуал. Киппи знать не знавал о подобных приёмчиках: для него я выкрошила хлеб в порошок, и он корпел над кучей, быстро работая челюстями.

Время сна. В замке не было теплее, чем на пустыре, но без пронизывающего ветра я чувствовала себя гораздо уютнее. Я сползла вниз и опёрлась головой о стену. Киппи, как всегда, забился под мой бок. Я гладила его ладонью, пока у меня не начали слипаться глаза. Вообще-то, хотела перед сном хорошо подумать о фантасмагории с замком, в которую я угодила, но голова отказывалась работать, ссылаясь на обилие впечатлений. Ну и ладно, обиженно сказала я себе и ушла в беспамятство.

И началось - ожило безумие, таящееся в заброшенном замке. Едва сомкнув веки, я начала видеть сон. Яркий до рези в глазах - все цвета были неестественно насыщенны, словно кто-то подкрутил настройки изображения на экране. После тех черно-белых картин, которых я навидалась за эти недели, сон казался чем-то невообразимым. Зелёная трава, серый асфальт, красный почтовый ящик с белыми буквами. Я поняла, где нахожусь, и похолодела. Наш летний домик на окраине города, расположенный рядом с кондитерским магазинчиком. Мы продали его несколько лет назад... после смерти Джо. Она умерла здесь, на раскалённой полосе асфальта, на моих глазах. И мне, похоже, предстояло заново увидеть это.

"Нет! - захотела крикнуть я. - Нет, не надо! Достаточно, я уже переживала это!"

Но жуткий фильм продолжался. Вот и сестричка появилась - в красном ситцевом платьице с белыми крапинками. Джо, девочка-вундеркинд, в свои двенадцать - настоящая красавица. Она научилась читать в четыре года, а в пять лет решала несложные математические примеры не хуже меня. Она выигрывала забеги среди дошкольников и аж дважды стала "Маленькая Мисс Город". Джо, Джо. Она стояла передо мной, щурясь от яркого летнего солнца, и сжимала в руках две зелёные купюры.

"Откуда взяла?" - это спрашивала я, надо сказать, довольно раздражённо.

"Мама дала. Сказала, чтобы мы купили себе мороженое и колу."

"И что ж не купишь?"

"Я думала, мы вместе пойдём..."

Я нехорошо заулыбалась, болтаясь на качелях, из которых давно выросла, и отложила книгу в сторону.

"Но мама же дала деньги тебе, не так ли, Джо?.. Значит, она тебе доверяет. Иди-иди, быстро. Мне - шоколадный пломбир и пепси."

"Анна?"

"Ты ещё тут?"

"Почему ты сердишься?"

"Я? Сержусь? С чего ты взяла? Деньги у тебя - значит, должна идти ты. Отправляйся за мороженым, Джо-малышка."

Тут она вспыхнула. У Джо было чувство гордости и достоинства, этого нельзя было отрицать. В её-то возрасте. И она терпеть не могла, когда её называли малышкой. Я это, конечно, знала.

"Что ж, - буркнула она, засовывая деньги в карман платья. Этот невозможно яркий красный цвет. - Будь по-твоему, сестричка. Твоя взяла. Но в следующий раз, смотри у меня!.."

И ушла в сторону пыльной дороги к магазину, дверь которого была гостеприимно распахнута.

"Хватит ныть, Джо."

Я тяжело заворочалась во сне, глаза забегали под веками: цвета в видении дошли до крайней насыщенности, это были уже не краски, а вязкая масса, сочащаяся из каждой вещи. Как кровь. Небо закапало мокрыми голубыми каплями; травы на лужайке слиплись друг с другом и дрожали, как недоваренное желе. Посреди этого истекающего разноцветной кровью мира потерялась фигура моей сестры, она стала красным пятном на сером асфальте. С огромным трудом я повернула голову и услышала нарастающий рокот мотора. Это был грузовик - один из тех, что возили брёвна с пригородной зоны лесозаготовок. Он вот-вот должен был вырулить из-за поворота. Джо сосредоточенно смотрела под ноги, и в каждой ладони было смято по зелёной бумажке. Она как раз подходила к разделительной полосе. Шум мотора увеличивался: стало ясно, что машина не собирается сбросить скорость на повороте. А Джо шла, поглощённая своими мыслями, слишком взрослыми для её маленькой головки.

Все краски перемешались, как винегрет сумасшедшего повара, смешиваясь в один - бурый, - цвет. Солнце растеклось по небу, небо упало на землю, земля ушла под воду; но змея дороги и красное платьице были ещё видны. Я могла спасти сестру. Всего лишь окликнуть, предупредить об опасности - этого будет достаточно. Она обернётся на мой голос, услышит рев грузовика и испуганной ланью метнётся на обочину. Через несколько секунд многотонная громада пронесётся мимо, обдав её пылью и частицами камня; я подбегу к ней, на ходу отчитывая, а Джо будет смотреть на меня снизу вверх в безмолвном ужасе... потом, когда я наконец возьму её за руку, она расплачется, как всякая двенадцатилетняя девочка, и я обниму её, забыв о том, что хотела отругать.

Секунда. Две. Мир стал огромным мольбертом. Ещё можно окликнуть, ещё не поздно спасти...

Но, как и в тот проклятый летний день семилетней давности, я ничего не делала. Я просто сидела и вслушивалась со странной апатией в визг мотора. Лёгкий ветерок развевал волосы (я тогда только начала их отращивать ниже плеч), я чувствовала тепло солнца на щеках. Молчала и бесстрастно смотрела на спину Джо. Только потом, когда пронзительный крик прервётся ужасающим скрипом тормозов, я вскочу с места и выкрикну её имя, брошусь вперёд, не видя света. Но не сейчас.

И это произошло - стремительная чёрная тень вырвалась из смеси красок и накрыла красное пятнышко. Крик. Хруст. Падение. Я услышала собственный смертельный крик - крик ужаса и понимания, что я упустила шанс. Что я могла изменить то прошлое, повернув время вспять... невесть как, но могла... а вместо этого я просто повторила самую страшную ошибку в жизни, позволив себе остаться прикованной к качелям.

"Джо! - закричала я. - О Господи, Джо!"

Но лужайки уже не было. И магазина. Всё пропало - я оказалась в знакомой мгле, и вокруг кружили духи, то ли зелёные, то ли красные. Бестелесные, шепчущие прямо в ухо, не давая проснуться:

"Это ты."

"Ты убила её."

"Убийца!"

"Прекратите! - взмолилась я. Хотела поднять руки, чтобы заткнуть уши, но не нашла ни рук, ни ушей. - Я ни в чём не виновата! Кто вы такие?"

На мгновение перед глазами в темноте возникло лицо - зелёное, перекошенное от гнева и ярости, с выпученными синими глазами. От испуга я едва не поперхнулась воздухом.

"Что вам надо? Я хочу проснуться!"

"Ты убила свою сестру и смела прийти в наш замок? Ты хотела найти здесь приют, грязная убийца? Ты думала, это тебе сойдёт с рук?"

Я расплакалась в пустоту. Слёзы срывались с глаз и улетали куда-то далеко на огромной скорости, не коснувшись щёк.

"Я не убивала её, - сказала я, заходясь в рыданиях. - Она была моей сестрой, как я могла сделать такое? Почему вы мучаете меня? Дайте мне проснуться, и я уйду. Я..."

"Ты не уйдёшь. Мы позволим тебе уйти. Ты сполна заплатишь за своё злодеяние", - в голосах духов слышалось невыразимое самодовольство. Эти голоса не знали, что такое жалость и милосердие. Тьма была всё такой же глубокой и похожей на дёготь, и я по-прежнему не находила в ней своего тела, витая незримой формой. Мне придётся остаться навечно в этом страшном месте в окружении призраков? Отчаяние накатило на меня, но тут я вспомнила о своём маленьком друге, и во мне зародилась надежда.

"Киппи! - воззвала я, стараясь пробить скалу сна, который не был сном. - Киппи, милый, помоги мне!"

Он услышал. Я почувствовала это - как огонь спичечной головки, полыхающий в неисчислимой дали. И стала ждать, молясь Богу. А призраки витали рядом, проходя сквозь меня (вернее, сквозь того, во что я превратилась). Я слышала их хихикающий смех и перешёптывание, когда они обсуждали между собой, что будут со мной делать.

"Кип..."

Боль! Острая, проникающая - и спасительная. Единственное, что могло вырвать меня из неестественного забытья, в котором я находилась. Я вскочила с громким криком. Зубки бельчонка уже не вонзались в ладонь, но место укуса пульсировало мокрой болью. Кровь шла тонкой струйкой, но мне было не до того. Просторная комната была пуста - высокие своды, тёмные окна в готическом обрамлении, гладкий каменный пол, который мог бы тускло отражать свет. Неживой замок с неживыми обитателями. Я не запомнила, как оказалась на ногах. Помню, как лихорадочно целовала Киппи в мордочку, шепча слова благодарности, а потом вдруг разом оказалась в коридоре. Я бежала к выходу. Рюкзак болтался за спиной, вися на одной лямке, фонарь в кармане бил по бёдрам. Киппи испуганно вцепился в моё плечо - наверное, туда посадила его я сама. Я вся была мокрая, кожа начинала холодеть. Но мне было всё равно. Не терпелось выбраться из страшного замка; я ждала в любое мгновение холодной руки, которая схватит меня за шею.

Я выбежала из коридора, пересекла залу, навалилась на дверь. В один миг казалось, что широкая дверь заблокирована с той стороны и мне не удастся её сдвинуть, но я удвоила усилия и с облегчением почувствовала холодный воздух, ворвавшийся внутрь. Перепрыгивая через ступеньки, я спустилась по лестнице, прошла мимо каменных львов, которые сторожили подступы к проклятой обители. Тут я остановилась, чтобы перевести дыхание. Всё хорошо. Я выбралась. Больше ничего не грозит.

Велико было желание идти прямо к воротам, чтобы скрыться за ними и никогда больше не видеть большое каменное строение, но я почему-то обернулась перед тем, как уйти.

Замок был такой же, как несколько часов назад, когда меня покорила его красота. Но как я не замечала ранее, что чёрные окна похожи на глазницы, башни - на рога чёрта, а большой герб, висящий над входом - ни дать ни взять разверзшийся рот? И ветер, этот несмолкающий крик ветра... Меня передёрнуло, когда я вспомнила о нечеловеческом, искажённом яростью лице, которое маячило во сне. Что это было? Какая тёмная сила, которая хотела меня загубить, заключена в этих сводах?.. Я не знала, да и не хотела знать. По крайней мере, пока не прочитала девиз на гербе.

Это вышло совершенно случайно. Не желая смотреть на чёрные смоляные очертания замка, я направила луч фонаря вперёд и задержала взгляд на гербе - благо он был достаточно крупный. Что изображено там, я видела, когда входила - округлый щит, на котором снизу нарисовано восходящее солнце, сверху - полумесяц, опрокидывающийся на спину, а посредине - цветок столетника. Но выгравированную ленту с девизом я в тот раз проглядела. Буквы плохо различались, и я вполне могла бы не напрягать зрение, а повернуться и бежать дальше, тем более что ноги так и просились. Однако что-то заставило меня прочитать короткую фразу (кажется, на латыни).

"Magnum Gardener familia ex tempus guarda."

Я нахмурилась и подалась вперёд, забыв на время о призраках и об опасности, которая была в замке. Должно быть, я ошиблась, сказала я себе и прочитала девиз заново. С какой стати моей фамилии находиться на гербе этого покинутого пристанища?

Надпись не изменилась и при втором чтении. Смысл был для меня совершенно непонятен, но фамилия, красующаяся в девизе - Гарднер, - принадлежала мне, моей матери и моему отцу; в этом я не сомневалась, несмотря на помутнённый рассудок.


Глава 21


Далеко от замка я не ушла.

Две мили, или три - я шла, не считая шаги. Трава так же, как раньше, хрустела под ногами, ветер бил по щекам, а Киппи иногда успокаивающе касался шеи своим хвостиком - но я воспринимала всё происходящее как-то отстранённо, будто впала в полудрему. Нельзя сказать, что ощущения были в новинку - почти то же самое я испытывала, когда жила в своей квартире в первые сутки ночи, надеясь пережить время чёрного савана. Но на этот раз чувство отрешённости было сильнее. До этого дня я многое не понимала, но в душе хранила святую уверенность в том, что происходящее объяснимо. Что если бы я была умнее, то непременно нашла бы причину для ужаса, творящегося вокруг. А теперь... Теперь я не понимала абсолютно всё. Свет погас; проклятая ночь, наконец, проникла и мне в голову, повернув все рубильники в нижнее положение.

Замок посреди пустыря. Духи, живущие в нём. Они хотели затащить меня в бесконечный сон. Монстр, который преследует меня вторую неделю, чего-то выжидая. Моя фамилия на древнем гербе. Джо - её красное платье, мелькающее в расплывающемся летнем дне. И непонятное чувство вины, которое загрызало меня тупыми зубками, когда я вспоминала всё это. Всё так жутко и необъяснимо. Я чувствовала себя песчинкой, которая сорвалась с края обрыва и летела вниз, внезапно осознавая, что всё куда больше и сложнее, чем она думала... и хуже.

"Не унывай, Анна."

Кто это сказал?.. Я подняла голову. Не травы, не сухая земля, и уж конечно, не та пронырливая девочка-плакса в моей голове (я вдруг поняла, что лицом она страшно похожа на Джо). Это сказал Киппи, практически - прошептал мне в ухо.

- Да, - сказала я, не поворачивая головы. - Слушаюсь, капитан. Только знаешь... так трудно не унывать, когда всё летит в тартарары. Может быть, ты знаешь, что творится вокруг, и поделишься со мной, парень?

"Маяк, - ответствовал Киппи. - Ещё светит Маяк. Ты продолжаешь идти... это главное ."

И правда, он был близко, как никогда. Луч был уже не тонкой спицей голубого цвета, а довольно широкой полосой, слизывающей края облаков. Тысячи футов над землёй - и всего с десяток миль ходьбы. Не сегодня, так завтра. Упрямый светлячок продолжает жить...

- Это единственное, на чём я держусь, - сказала я и нервно скривила губы, представив, что будет со мной, если в один расчудесный миг луч исчезнет с неба, словно его никогда и не было.

"Всё будет хорошо, Анна."

- Серьёзно, Киппи, родненький, расскажи мне, что знаешь. Я же чувствую. Ты не такой несмышлёный зверёк, каким кажешься. И нашёл меня в лесу отнюдь не случайно, не так ли?

"Анна..."

- Ах да, ещё и моё имя знаешь. А я вот твоё - нет. Зову тебя глупой кличкой из книжки, но на самом-то деле это не так, верно?

Земля пошла буграми, и ходить стало тяжелее. Если бы не собачий холод, впору было бы вытирать со лба капли пота.

"Ты не в себе, - сказал Киппи. - Вспомни, ты сама и наградила меня даром речи. Твои фантазии ускользают из-под твоего контроля, и ты ничего не можешь с этим поделать. А я просто лесной зверь. Киппи. Липпи. Рикки-Тикки-Тави. Назови как хочешь - таково будет моё имя."

- Так я и поверила, - с улыбкой пробормотала я и умолкла. Слова кончились: не в последнюю очередь из-за того, что мне постоянно приходилось смотреть под ноги, чтобы не оступиться на кочковатой земле. Какие-то засохшие комки почвы валялись всюду. Растительность сошла на нет. Земля была в рытвинах и котлованах. Может, начинается гора? Значит, тот замок был расположен у её подножия. На меня нашла тревога, но я не замедлила шаги, а наоборот, ускорила. Просто идти - не к этому ли призывал меня бельчонок, сидящий на моём плече. С каждым шагом я ближе к конечной цели, к Маяку, а всё, что окружает, лишь обрамление...

Как оказалось, Киппи призывал меня не совсем к тому.

"Анна, остановись!" - отчаянный крик в голове. Я замерла на полушаге, но шелест ног, ступающих на землю, не прекратился. Это была не одна пара ног... десятки.

"Беги! Ради Бога, беги!"

Но я только подняла фонарь, капризно не желая подчиниться приказу Киппи. Хватит мной командовать - такова была моя мысль тогда. Это стало роковой ошибкой, потому что я увидела тех, кого хотела.

По бесплодной земле ко мне медленно шли чудовища. Другого слова для их определения не было. Наверное, когда эти твари только родились, то выглядели, как знаменитые "младенцы в медицинских банках". Но они не умерли - они выросли и протягивали руки ко мне, переставляя ноги с вывернутыми коленями. Лица были смазаны, растянуты, спина сгорблена, на иных кистях до десяти пальцев. Крохотные щелки-глаза, или наоборот - огромные, размером с днище чашки, в которых плавает серый круг зрачка. Они жмурились от электрического света, но продолжали наступать.

"Мама!" - заголосила маленькая девочка. И на этот раз я готова была к ней присоединиться. Голова загудела, всё ухнуло куда-то вдаль, я осталась одна с этими невообразимыми созданиями.

"Мамочка!"

"Беги же!"

Но ноги подвели меня, как и рассудок - я стояла, лепетала бессвязные обрывки слов и смотрела на их неотвратимое приближение. Задрожала челюсть, зубы затанцевали друг на друге. Ноги стали мягки и безвольны; я почувствовала, что вот-вот упаду. Даже если я бы попыталась убежать, вряд ли что-то получилось: они подходили сзади тоже. Это я поняла, когда чья-то рука мёртвой хваткой вцепилась за лямку рюкзака. Я вскрикнула и обернулась. Киппи с испуганным писком сиганул с плеча в темноту. В непродолжительном свете я увидела ухмыляющуюся рожу с выступающими зубами и носом, который срастался с щеками. Потом рюкзак вырвали к себе; лямка затрещала и порвалась. Я оказалась на земле. Фонарь отлетел куда-то в сторону. Поняв, что будет, я начала кричать. Но довольно скоро перестала слышать собственный визг: когда чудовища собрались надо мной, и чья-то лапа ткнулась в щеку, чья-то - в живот, зубы кого-то из них впились в кроссовок и прокусили подошву. С огромным трудом я повернула голову вбок и увидела фонарь, лежащий в трёх футах на земле, а над ним неизменный лучик Маяка, и оба продолжали светить...


КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru

Алхимик Арчер
Заглянувший за Грань
Заглянувший за Грань
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 1390
Зарегистрирован:
07 июл 2006, 16:53
Откуда: Белая Башня
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 141

Новое сообщение Алхимик Арчер » 08 апр 2007, 14:49 |

По бесплодной земле ко мне медленно шли чудовища. Другого слова для их определения не было. Наверное, когда эти твари только родились, то выглядели, как знаменитые "младенцы в медицинских банках". Но они не умерли - они выросли и протягивали руки ко мне, переставляя ноги с вывернутыми коленями. Лица были смазаны, растянуты, спина сгорблена, на иных кистях до десяти пальцев. Крохотные щелки-глаза, или наоборот - огромные, размером с днище чашки, в которых плавает серый круг зрачка. Они жмурились от электрического света, но продолжали наступать.

Конечно, на знаменитых детей из СХ4 они не похожи, но всё же ассоциация есть... а вдохновение на этих монстров не из этих детей случаем??
Она дверь заперла в свой мир наглухо.
Может, демон за нею придет.
И обняв, он прошепчет ей на ухо:
«Спи спокойно, мой маленький гот».

Гореть – значит греть,
Дышать – значит петь,
Спать – значит лететь.

Георгий Старков
Темный рыцарь
Темный рыцарь
Аватара пользователя
 
Профиль
Сообщения: 612
Зарегистрирован:
14 янв 2006, 20:35
Откуда: г. Якутск
Пол: Не определен
Блог: Перейти к блогу (0)
Reputation point: 134

Новое сообщение Георгий Старков » 08 апр 2007, 15:25 |

Конечно, на знаменитых детей из СХ4 они не похожи, но всё же ассоциация есть... а вдохновение на этих монстров не из этих детей случаем??

Нет, скорее из "медленных мутантов" в "Стрелке" Стивена Кинга. Вообще, всё произведение в известной мере заимствует элементы из цикла "Тёмная башня".
Онлайн-версия гайда по Silent Hill 3 - http://sh3guide.ru

Мой персональный сайт - http://g-starkov.ru


Вернуться в Наши литературные произведения

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

cron